Рассуждение первое. Социология журналистики: понятие, содержание, функции

(Рассуждение первое,

в Котором, для начала, дается объяснение, как понимать социологию журналистики, чем особенна эта учебная и научная дисциплина, ради чего изучается будущими творческими работниками прессы; здесь же предлагается определенное понимание специфики функ цианирования журналистики и СМИ, их соотнесенности с медийным пространством и массовой коммуникацией в целом, выстраивается иерархия назначений журналистики и СМИ, в частности, излагается предположение о «Кентавр-сочленении» журналистики и СМИ; в завершение раскрывается характер структуризации социологии Журналистики кцкунебной дисциплины, включая основные функции, которые возлагаются на эту науку-

Однажды писатель Леонид Леонов, обращаясь к работникам прессы, выразил свою, да и многих тогда живущих, сокровенную мысль о желании определиться на карте современности: «Мы ощущаем жгучую потребность определиться на карте человеческого прогресса... Через знание, через радарное свойство мысли мы жаждем продлить себя в веках. Притом не одними только удачами так бессонно интересуемся мы, но также историей неоправдавшихся поисков... — потому что это наши общие ошибки, и было бы безумным расточительством выкидывать из памяти людской мучительные и, может быть, самые ценные уроки заблуждений»¹.

Определиться на карте человеческого прогресса означает найти не только ту единственную точку в мире, которую занимаешь физически и нравственно, — это важно, но еще не все. Писателя интересовало большее — что привело к дням нынешним и какие при этом отмечались победы и поражения, прозрения духа и его заблуждения. И что, таким образом, продлевается в будущее.

Идея — найти себя в мире — гуманна, она по-человечески применима к любому индивиду, не только к литератору. И все-таки в сфере журналистской деятельности выглядит какой-то особенно привлекательной. Может быть, по причине запутанности, если не запущенности, нынешнего пейзажа массмедиа, где без труда отыщется все, что душе угодно.

Назвать журналистов «четвертой властью» — пожалуйста.

Приклеить этикетку послушных исполнителей воли политиков и политтехнологов — сколько угодно!

Величаво объявить, дескать, раньше были Журналисты, а сегодня исключительно продажные сборщики информации — чего проще...

Что самое печальное, в каждом таком определении есть своя доля объективной картины мира. Так что не стоит отрицать все подряд только из желания выглядеть лучше. Начинающему работнику прессы полезней признать, что вступление в профессию нередко сопряжено с неадекватным ее пониманием. А если так и если в толк не возьмешь, чем журналист должен (от слова «долг») заниматься и что делать, то как же в таком случае работать плодотворно, как найти свою линию поведения в обществе, по каким правилам и параметрам сформировать в себе журналиста профессионального? Со всеми вытекающими из этого определения следствиями. В том числе отдавая себе отчет в социальной ответственности своего труда.

Сейчас колоссально повышается роль журналистской профессии, созидающей информацию и ответственной за нее, поскольку планета и ее информационное поле не должны заполняться «грязной», деструктивной, отрицательной информацией ^[1] .

Действительно (пойдем методом от противного), в журналистике крайне пагубно много и оперативно работать, если не понимать, кому, кроме тебя, нужны все эти усилия. Справедливо сказано, что «право выражать свои мысли имеет смысл только в том случае, если мы способны иметь собственные мысли»^[2]. К журналистике эта максима Эриха Фромма применима в особенности. Естественно, такое право само по себе не возникнет, в особенности, если для работника прессы профессиональное пространство сведено к вопросу о гонораре за публикацию, одобрению начальства за ее содержание или, в лучшем случае, реакции коллег. Такому корреспонденту может оказаться неведомым, что в журналистике есть что-то еще — более существенное и важное, вечное и непреходящее, и что творческая карьера не всегда совпадает с передвижениями по служебной лестнице.

Не станем отрицать, когда только-только начинаешь работать, что называется, входишь в дело, то очень многое постигается и исправляется на практике, корректируется самой жизнью. Не всегда заблуждения в начале пути фатально конструируют негативно окрашенное будущее. И все же к самоопределению на карте современности лучше готовиться заранее.

В этом утверждении нет открытия: по существу, так поступает любой вступающий в жизнь, когда читает философов, романистов, историков, поэтов — тех, кто убедителен в ответе на вопрос, как найти себя. Отчего общеобразовательная доминанта для самоопределения на карте современности совершенно бесспорна. И в то же время в нашем журналистском деле, где немало иллюзий, соблазнов, где не сразу сумеешь отличить подлинность от ее суррогата, нельзя обойтись без чего-то специального. Нужна научная и учебная дисциплина-адаптер, в которой общечеловеческий посыл соединится с профессиональным: где достижения человеческого духа возвысят частные, специальные компоненты, а профессиональные составляющие обретут смысл общественно значимых.

Именно такая особая научная и учебная дисциплина — социология журналистики — выделилась в системе подготовки кадров для СМИ.

Что собой представляет эта отрасль научного знания? Когда и почему зародилась и куда движется? Это сущностные вопросы определения социологии журналистики, без ответа на которые нет ясного понимания, как же изучать эту дисциплину и, самое главное, какую пользу может принести она работникам СМИ.

Для наших рассуждений требуется определенная корректность, поэтому надо сразу же сказать, что проблему самоопределения журналистики в обществе новой не назовешь. Этим вопросом, прямо или косвенно, занимались A. be Сен-Симон, К. Маркс и В. И. Пенин, по проблеме так или иначе высказались А. де Токвиль, Г. Тард и К. Ясперс, создавали труды М. Вебер, У. Липпман и Б. А. Грушин. В последующих рассуждениях мы обязательно затронем некоторые положения, высказанные авторитетными учеными, а сейчас подчеркнем, что никто из названных не задавался целью создать социологию журналистики как самостоятельную научную дисциплину. Их намерения были иными: в созданных ими философских, политологических и социологических построениях, обычно сопряженных с конкретной политической практикой, указать на свое видение места печати в сложных социальных процессах. За редким исключением это означало, что внутренние законы журналистики, определяющие ее органичное развитие, не попадали в поле зрения этих исследователей — журналистика для них оставалась неким целым, далее не делимым атомом, который может быть к чему-либо приспособлен. Такой взгляд неизбежно порождал инструментальное представление о журналистике — как о средстве достижения политических целей^[3].

Когда в последнюю четверть XX века в обществе ярко проявили себя различные тенденции к самоидентификации социальных слоев, этнических и профессиональных групп, когда вопрос самопознания в обществе обострился почти до личностного уровня, то и в профессиональной журналистике зародилось нечто подобное. Вместе с проблемами свободы печати, возвышения гражданской значимости профессии журналиста столь же явственно прозвучал вопрос, кем мы, журналисты, являемся в обществе, какому делу служим, для какой социальной роли следует готовить тех, кто еще со школьной скамьи вознамерился стать творческим сотрудником газеты, радио или телевидения.

Таким образом, особая общественно-политическая ситуация в стране (известная как перестройка и постперестройка) с ее небывалым вниманием к прессе, процессы переосмысления профессионального журналистского образования и явились условиями и причинами зарождения новой

научной дисциплины. Характер времени генезиса социологии журналистики во многом проливает свет и на ее название.

На рубеже предпоследнего и последнего десятилетий прошлого века в нашей стране после длительного перерыва вновь громко заявила о себе социология. Более того, она вошла в общественное сознание в качестве активного политического (или политизированного) субъекта исключительно через средства массовой информации. Литературно-художественные, так называемые «толстые», журналы охотно отводили свои страницы под публицистику социологов. Социологов приглашали центральные и областные ежедневные газеты, которые становились для них не только политической трибуной, но и каналом изучения общественных настроений. Так, ленинградский социолог Е. Г Слуцкий в газете «Вечерний Ленинград» напечатал первую прессовую анкету для опроса читателей по актуальным проблемам перестройки. В те же годы на Ленинградском телевидении на всю страну заявила о себе передача Тамары и Владимира Максимовых «Общественное мнение», в которой наиболее жгучие проблемы современности в открытом эфире обсуждали ленинградцы, а результировали итоги народной дискуссии социологи во главе с В. А. Ядовым. Сама эпоха выдвинула социологов на первые роли в общественной жизни.

При этом нельзя не отметить, что и до того в практике СМИ репутация социологов была на высоте: Центральное телевидение, его республиканские и областные подразделения, ведущие газеты страны располагали собственными интенсивно работающими социологическими отделами.

Так, в одном из отчетов социологической службы Гостелерадио СССР сообщалось, что только в 1989 г. социологи изучали степень доверия аудитории к телевизионной информации, функционирование новой тогда для советского телеэкрана коммерческой рекламы; устанавливали критерии качественных оценок передач, имеющих различный рейтинг; завершили комплексное социологическое исследование и психологические эксперименты по восприятию образа ведущего на телеэкране; проводили опросы аудитории, выявляющие ее отношение к новым передачам политической и морально-нравственной проблематики ^[4]. В итоге социологами были получены важные результаты, некоторые из которых, возможно, актуальны и сегодня. Подробностями в данном случае, к сожалению, следует пренебречь, они могут оказаться более уместными на других страницах Рассуждений.

Высокий статус социологии по-своему акцентировал научный поиск на путях сближения знаний о социальном мире и журналистике. Характер этого поиска, конечно, наложил свой отпечаток на полученный результат, но ни в коем случае не предопределил его. Говоря образно, нельзя сказать, что в той общественно-политической ситуации сам социолог пришел в область теоретического анализа журналистики. Пришел, чтобы поведать журналистам, кто они и что они значат для общества. Нет, этого не было, хотя очерченный сюжет может показаться вполне естественным, для него были свои гносеологические предпосылки.

Один из принятых в обучении, хотя и не бесспорных, способов раскрытия устройства социологии подразделяет ее на три составляющих и объясняет это с точки зрения уровней социологического знания и диалектики их взаимодействия. Трехуровневое деление социологии исходит из факта, что общая теория и эмпирия всецело связаны между собой, но связаны, как правило, опосредованно, через промежуточные уровни научного знания. На этом основании выделялись общесоциологическая теория, специальные теории (теории среднего уровня) и, наконец, конкретные, эмпирические исследования^[5]. В данном случае наиболее интересен средний уровень, на котором расположились известные многим, хотя бы по названиям, специальные теории — социология города и социология села, социология молодежи и социология брачно-семейных отношений и т.д. Казалось бы, в этот ряд логично вписывается и социология журналистики. Для нее есть даже своя пара — формирующаяся как теория среднего уровня социология массовой коммуникации. И все же социологии журналистики в перечне специальных теорий нет.

Просто она родилась по другому адресу — журналистскому.

Раскрывая самоопределение социологии журналистики как науки, профессор С. М. Виноградова подчеркнула, что для XX века в целом характерен поиск органичного соединения знаний о социологии и журналистике. В подтверждение называются имена Г. Лассулла, Т. Парсонса, Ю. Хабермаса, У. Шрамма, Дж. Мерилла, Ж. Кэйзера, Дж. Халлорена, Д. Макквейла, отечественных ученых — ?. П. Прохорова, Ю. П. Буданцева, И. Д. Фомичевой, которые в последнюю четверть ушедшего столетия сделали основательную попытку воссоздать целостную практику отечественной социологии прессы. В этом же ряду необходимо отметить действовавший с 1994 г. в СПбГУ межвузовский научно-практический семинар «Журналистика и социоло

гия». Материалы состоявшихся в рамках семинара дискуссий специалистов позволили ощутимо продвинуть научные представления о социологии журналистики ^[6].

И все же к сказанному авторитетным ученым следует кое-что добавить.

Казалось бы, социология и теоретическое знание о журналистике равномерно продвигались навстречу друг другу, и уже не столь важно, в какой области могла зародиться новая дисциплина, тем более, что известно, как много для изучения мира массмедиа сделали социологи — М. Вебер, Ю. Хабермас, П. Бурдъе... Но они, как и их не менее именитые предшественники, не могли рассматривать журналистику изнутри, через специфику невидимых внешнему наблюдателю закономерностей творческих процессов. Не могли просто потому, что социолог и журналист, изучающие мир журналистики и СМИ, — это два разных субъекта анализа, у них разные исходные позиции и разные точки зрения, каждому более важным видится свое.

Чтобы не вдаваться в частности, можно предложить читателю обратиться по аналогии к одному учебному пособию, на страницах которого профессор С Г. Кор-коносенко объясняет, почему политология журналистики относится к разряду теоретико-журналистских дисциплин. Автор выводит двойственную сущность предмета политологии журналистики следующим образом: из мира журналистики в предмет входят те ее стороны и проявления, которые находятся под прямым воздействием политики; из мира политики — факты, обстоятельства и процессы прямого воздействия на журналистику.

Возвращаясь к сфере наших интересов, заострим рассматриваемую проблему: ничего сверхъестественного не случилось бы, возникни вдруг две социологии журналистики — та, что порождается изысканиями социологов, и та, что создается в поисках самоопределения на карте современности самими журналистами. И в этой, совершенно гипотетической ситуации для нас более важной оказалась бы «журналистская» социология журналистики, понятное дело, при условии максимального учета достижений «социологической» социологии журналистики.

Гипотетическая ситуация по-своему объясняет, почему социология журналистики, с одной стороны, опирается на соответствующие достижения философии, политологии, социологии, психологии, с другой, навстречу им продвигает специальные знания о журналистике. Встреча общенаучного и специального носит характер научного синтеза, то есть порождает новое качество — молодую научную и учебную дисциплину.

Дисциплина только тогда вправе именоваться научной, если для нее найден предмет и очерчена область изучения, сформулирован понятийный аппарат, установлены специфические методы исследования.

Понимание сущности социологии журналистики во многом зависит от представлений о самой журналистике, которая выступает в некотором множестве своих существенных значений и может быть понята как...

• • творческая профессия, связанная со сбором, анализом и распространением актуальной социальной информации,
• • совокупность продукции функционирующих СМИ,
• • публичная сфера воспроизведения социально значимой информации, метод публичного информационного взаимодействия индивидов, социальных групп, организаций и общностей,
• • способ социальной организации и самоорганизации общества, организатор и проводник публичного дискурса,
• • канал политического управления, институт социального контроля,
• • канал массового развлечения, организации отдыха,
• • инструмент агитации и пропаганды.

Следует сказать, что по части выведения дефиниции журналистики среди ученых единства нет. Например, Е. П. Прохоров говорит о журналистике с уточняющей расшифровкой средства массовой информации^[7], то есть намеренно рассматривает ряд терминов — «журналистика», «средства массовой информации», «средства массовой коммуникации», «средства массовой информации и пропаганды», «mass media», «средства массового общения» и др. — в качестве синонимического ряда. Мы же будем исходить из того, что журналистика как предмет нашей научной дисциплины выступает во всей совокупности перечисленных значений при акцентировании ее социальных аспектов.

Нет единства в определении журналистики, нет и единого подхода к представлению о социологии журналистики как научной и учебной дисциплине. Строго говоря, в наши дни в российских университетах читают два курса — социологию журналистики и социологию средств массовой информации. Иногда, как показывают наблюдения, под маркировкой социологии журналистики скрывается социология СМИ.

В своих исследованиях профессор МГУ И. Д. Фомичева идет от социологии к журналистике и рассматривает социологию СМИ как социологическую теорию среднего уровня. Предмет социологии СМИ складывается на «пересечении» с общей социологией и теорией журналистики, которая занимается журналистикой как специфическим социальным институтом, видом деятельности, совокупностью профессий и профессионалов, произведений. Социология же данной отрасли сосредотачивается на изучении социальных аспектов функционирования СМИ ^[8] . Журналистика как явление социальное не рассматривается, и пространство социологического анализа журналистики, предпринимаемого из области самой журналистики, остается незанятым.

В отличие от московских коллег, петербургская школа социологии журналистики, успешно заложенная в начале 1990-х гг. профессором С. Г. Корконосенко, отталкивается от практики журналиста как творческого индивида, создающего журналистский текст в СМИ. Поэтому исследователи этой школы большое внимание уделяют связям и сопоставлениям журналистики и социологии. И на стыке сопоставления выводят свое понимание смысла новой научной и учебной дисциплины: с одной стороны, это своеобразная ветвь социального познания, с другой стороны — целенаправленное исследование журналистики ^и.

Между тем, практика преподавания социологии журналистики, накапливающийся опыт коллег приводят к мысли о необходимости сделать новый шаг в осмыслении этой молодой дисциплины. К тому же подталкивает некоторый ряд обстоятельств.

Во-первых, на факультетах и отделениях журналистики университетов, на гуманитарных факультетах части технических вузов получила широкое распространение подготовка специалистов по связям с общественностью, для которых читается курс социологии массовой коммуникации. Слушают его и будущие журналисты. Курс по многим параметрам совпадает с курсом социологии СМИ. И здесь нельзя не спросить себя, насколько не

обходимо для будущих журналистов все то, что читается специалистам PR, может быть, журналисты нуждаются в чем-то своем, особенном? Надо сказать, что принципиально важным шагом к разрешению этой коллизии стало в 2010 году создание в Санкт-Петербургском университете на базе факультета журналистики учебного заведения нового типа — Высшей школы журналистики и массовых коммуникаций. В рамках нового учебного заведения обособились два факультета — журналистики и прикладных коммуникаций, с родственными, но все же разными учебными программами.

Во-вторых, в последние годы предпринят ряд шагов к созданию теории журналистики. В этом аспекте немаловажно, что логика теоретизирования неизбежно приводит создателей к утверждению социологии журналистики в качестве теории, которая добавляет внутренней сплоченности всему блоку социальных наук. Именно в таком ключе размышляет С. Г. Корко-носенко, очерчивая схему дисциплинарной структуры теории журналистики ^[9], при этом критически отзываясь о все еще встречающемся растворении социологии журналистики в потоке теоретико-методологических рассуждений о журналистике. Думается, что социология журналистики обладает своей, еще до конца не исчерпанной потенцией, способной привести дисциплину к ее укрупненному значению: есть все основания утверждать социологию журналистики в качестве составляющей блока социальных теорий прессы. Социология журналистики, не претендуя на статус «всеобщей теории», исследует журналистику в многообразном социокультурном пространстве и рассматривает функционирование массмедиа во взаимодействии с элементами и подсистемами этого пространства.

В-третьих, совершенно очевидно, что журналистская профессия становится массовой. В этих условиях следует более внимательно отнестись к вопросам идентичности журналиста и журналистики. Отчего социологическое прочтение журналистики становится исключительно насущным.

Установив научную и практическую актуальность нового определения социологии журналистики, подчеркнем также возможность поиска такого определения на параллельных теоретическому анализу журналистики дорогах. Вот так, перебирая те или иные варианты, остановимся на трудах яркого представителя Франкфуртской философской школы Т. Адорно, ко

торый в свое время многое сделал для изучения СМИ и воздействия плодов их деятельности на человека. Потому небезынтересно сформулированное им даже по иному поводу, в данном случае о музыке: быть может, эта дефиниция философа даст некий толчок к нахождению аутентичного определения социологии журналистики. Итак, к формуле немецкого философа приглядимся с особенным журналистским интересом: социология музыки — это познание отношений между слушателями музыки как обобществленными индивидами и самой музыкой^[10].

Сказано несколько сухо. Но попробуем разобраться в этом определении с помощью поэзии, выбрав для примера стихотворение поэта-фронтовика, участника обороны Ленинграда Александра Межирова «Музыка».

Какая музыка была!

Какая музыка играла, Когда и души и тела Война проклятая попрала.

И через всю страну струна Натянутая трепетала, Когда проклятая война И души и тела топтала.

Какая музыка во всем, Всем и для всех — не по ранжиру. Осилим... Выстоим... Спасем...

Ах, не до жиру — быть бы живу...

Стенали яростно, навзрыд, Одной-единой страсти ради На полустанке — инвалид, И Шостакович — в Ленинграде.

Солдатам голову кружа, Трехрядка под накатом бревен Была нужней для блиндажа, Чем для Германии Бетховен.

Между слушателем музыки — обобщенное представление о нем читается в безвестных солдатах, инвалиде на полустанке — и самой музыкой, которая слышится нам, читателям, из фронтового блиндажа, с безвестного полустанка, из осажденного Ленинграда, возникают огромной силы отношения — социальные, политические, нравственные. И познает их автор стихотворения. Познает, с одной стороны, через контекст трагической музыки Великой Отечественной войны, с другой — через нравственное и политическое сознание советского общества. У Межирова, как у Адорно, музыка показана частью социального целого.

Однако вернемся к определению социологии музыки. В нем есть намек на связи элементов, составляющих целое, — это господствующая идеология, общественное мнение, общественное сознание, товарность музыки и пр. Замечательно, что Т. Адорно не пытается представить социологию музыки в качестве социологической теории среднего уровня, а изучает музыку из сферы музыки, пользуясь социологическими знаниями в качестве инструмента своего анализа. Тем самым и нам подает пример — изучать журналистику из области самой журналистики.

Конечно, формулу Т. Адорно не надо калькировать, но учесть следует — она значительно продвигает начатый поиск, указывая на главное — социальную сущность социологии журналистики как научной дисциплины, поэтому изучение журналистики можно рассматривать в качестве одного из методов исследования общества. Так что сформулируем следующее:

Социология журналистики представляет собой метод анализа журналистики как института социальной системы, а также изучения журналистики и СМИ как форм самопознания общества и его самоорганизации.

Итак, социология журналистики рассматривается в ряду социальных теорий прессы. К этому обязывающему положению есть свои основания.

• 1. Предмет социологии журналистики представляет собой общественно значимое явление — взаимодействие журналистики с другими институтами социальной системы, социальными слоями общества и обществом в целом, при этом журналистика выступает и как институт общества, и как профессия, особенная деятельность подготовленных к ней специалистов. По мере анализа взаимодействия устанавливаются параметры функционирования участвующих в нем элементов (частей). Следовательно, в области социологии журналистики выявляются не только некоторые закономерности и особенности функционирования журналистики, но общества в целом, прежде всего, в сфере информационных отношений в социуме. Таким образом, предмет изучения социологии журналистики обнаруживает в себе значимость и для других обществоведческих дисциплин, несет в себе социальнофилософское начало.
• 2. В социальной теории журналистики присутствуют элементы высокого уровня абстрагирования, в которых актуализирован анализ ду ховности, динамики многообразных явлений журналистики — от ее социального статуса до форм и методов воздействия журналистских текстов на общество. Начало такому анализу положено в рамках изучения социологии журналистики.
• 3. Непременным атрибутом теоретического знания является наличие специализированного научного аппарата. Он вырабатывается в пределах социологии журналистики, а также в других журналистских курсах, в том числе за счет адаптации элементов научного аппарата ряда исторически утвердившихся в обществоведении теоретических дисциплин — социологии, философии, политологии, психологии. Перечислим хотя бы некоторые из ряда специфических категорий и понятий, которыми оперирует социология журналистики:
  • • журналистика как социальный институт,
  • • СМИ как материальная база журналистики,
  • • личность журналиста,
  • • ценностная структура журналистики,
  • • объекты и субъекты управления,
  • • партийность журналиста и журналистики,
  • • обратная связь,
  • • пропаганда,
  • • профессиональная деятельность журналиста,
  • • «массовая культура» и др.
• 4. Многообразие отображаемых обществоведением и учитываемых в социологии журналистики факторов функционирования журналистики и СМИ дает основания для объяснения смысла и назначения журналистики в обществе, ее устройства, методов и форм воплощения в действительности, притом что сама журналистика является особенной частью этой действительности. Прерогатива объяснения диалектики сложившегося в данном случае взаимодействия целого и его части не может не принадлежать научной дисциплине высокого уровня обобщения. Такой уровень обобщения характерен для социологии журналистики.

Уточнение определения учебного курса неизбежно начинается с главных вопросов: что в пределах социологии журналистики понимается под самой журналистикой и как соотносятся журналистика и средства массовой информации? Опора на социальную теорию журналистики побуждает решительно размежеваться с неточными определениями самой журналистики, которая частью исследователей все еще понимается как одно из наименований СМИ: понятия пишутся через запятую, словно синонимы, хотя таковыми и не являются.

Размежевание социальных фактов, а журналистика и СМИ есть социальные факты, подразумевает нахождение основного критерия, по которому один факт можно отличить от другого. Например, телевидение и радиовещание, при многих общих чертах их функционирования, все же различимы по главному критерию — наличию, или отсутствию, видеоряда. В сопоставлении журналистики и СМИ таким критерием выступает фактор собственности.

Средства массовой информации (СМИ) есть вид собственности. Они имеют владельцев, среди которых можно назвать государство, частный капитал, политические партии, общественные организации и т.п. Журналистика же — и это принципиально! — владельца не имеет, поскольку выступает как исторически устоявшийся, хотя и многообразный, способ публичного социального общения, а также самопознания общества. Журналистика — не собственность, а общественное достояние, поскольку принадлежит как индивиду, взявшемуся за перо, так и обществу в целом. По этому критерию она сродни поэзии, которой не владеет никто — ни издатель, ни цензор, ни даже сам поэт, она всего лишь особый метод сопереживания, co-размышления людей, принадлежит всем сообща и каждому по отдельности.

Журналистика сформировалась как способ общения людей по особо значимым вопросам их бытия, поэтому ищет и находит своего носителя в информационной среде. Таким носителем сначала стала печать, а с XX века — СМИ. Здесь уместно подчеркнуть, что для журналистики средства массовой информации, строго говоря, не являются единственным носителем оперативных социально значимых для общества текстов: известные истории печати нелегальные издания, листовки к средствам массовой информации не относятся, это другой способ распространения журналистских текстов.

Общение людей с помощью журналистики накопило традиции, опыт, стало атрибутом общественной жизни: образовались стабильные образцы социального взаимодействия, основанного на формализованных правилах, законах, обычаях. Постепенно складывающиеся формы социальной практики институализируются, то есть находят отражение в уже сложившейся правовой системе, морально и организационно санкционируются государством^[11]. Так что журналистику уместно рассматривать как социальный институт, в то время как СМИ — в качестве особой социальной структуры, функционирование которой непосредственно регулируется в областях права и социального управления. В то время как журналистика регулированию не поддается, потому что она, по удачному выражению С. Г. Корконосенко, жизнеподобна, то есть вбирает в себя все элементы социального бытия и их признаки, а также отображает их по интуитивно формируемым законам жизнеподобия.

Отметим, что относительно устойчивые типы и формы социальной практики, посредством которых организуется общественная жизнь, устойчивость связей и отношений в рамках социальной организации общества, образуют социальный институт, и подчеркнем —- они обеспечивают возможность членам общества, социальных групп удовлетворять свои потребности, стабилизируют социальные отношения, вносят согласованность, интегрированность в действия членов общества.

Именно в такой трактовке журналистика представляет собой социальный институт общества, а СМИ — материальную базу и организационную структуру журналистики. При этом СМИ не объемлют журналистику полностью, поскольку институт много шире его материальной основы, его носителя. Журналистика только в профессиональном своем выражении совпадает с функционированием СМИ.

Утверждение социальных отличий журналистики и СМИ позволяет сделать далеко ведущее заключение: социальная роль журналиста и социальная роль творческого работника СМИ не совпадают. Это близкородственные, но не тождественные функции, хотя и соединяются в одном человеке, это его разные роли, берущие начала в разных основаниях.

Такая исследовательская ситуация известна науке как кентавр-проблема. С помощью одного из трудов известного социолога, а он — специалист в этой области, очертим ее контуры, и, прежде всего, те, что непосредственно соприкасаются с предметом нашего анализа.

Для начала напомним, что в античной мифологии образ кентавра отражал парадоксальное состояние сознания, порождающего уникальный феномен, которого не было в окружающем реальном мире. Кентавр —- воплощенная несовместимость разных начал, взаимоисключающих друг друга, но каким-то образом преодоленная, что можно представить и как метафору сочетания несочетаемого...

В XX веке наука столкнулась с необходимостью познания реальных кентавр-проблем. Так, элементарные частицы по своей сути одновременно и частицы и волны, хотя это противоречит не только классической физике, но и нашему здравому смыслу, отвергающему такую двойственность как физическую бессмыслицу. Великие мыслители Макс Борн, Альберт Эйнштейн, Эрнст Резерфорд много лет не могли осмыслить противоречивость открытых ими явлений. Лишь Луи де Бройль, а затем — Нильс Бор рискнули соединить несоединимое, согласно которому атом предстал кентавром.

В XX веке кентавристические подходы к объяснению и трактовке тех или иных процессов или явлений стали характерны и для других наук, в том числе социальных и гуманитарных.

Тощенко выделяет кентавр-идеи, кентавр-явления — сосуществование взаимоисключающих характеристик в реальной жизни, которые оправдываются только воображаемой действительностью, но не самой логикой общественного развития. Описывает он и кентавр-образы: к примеру, Гимн России. Сохранив величественную музыку Л. Александрова, С. Михалков в третий раз модифицировал слова, в результате чего наряду с некоторыми отголосками социалистических идей был усилен патриотический (националистический?) аспект с примесью бога (и это в светском государстве?!).

Свои кентавр-проблемы обнаруживаются и в практике СМИ. С одной стороны, миллионы людей заняты своей работой — на заводе, в институте, в лаборатории, в фирме, ведут жизнь, которая состоит из обычных человеческих ценностей. Но с другой, обществу посредством СМИ навязывают иной стандарт ее организации — или богемный, или девиантный. Но нет рассказов о жизни тех, кто растит хлеб, строит дома, делает машины, стоит у пульмана, проводит научные эксперименты, учит детей^[12].

Повернем рассуждения социолога несколько в иную плоскость. Представляется, что взаимодействие журналистики и СМИ удивительным образом напоминает кентавр-явление. Журналистика без своего носителя — газет, радио, телевидения, журналов, интернет-изданий — лишается главного: возможности донести слово до общества. И в этом смысле СМИ становятся носителями журналистских текстов, а если еще более глубоко рассмотреть этот вопрос, то в определенной мере и носителями журналистики в целом.

Видимо, не случайно еще в 1985 году в «Советском энциклопедическом Словаре» (СЭС) можно было обнаружить следующее определение: «Журналистика — общественная деятельность (Выделено мною. — В. С.) по сбору, обработке и периодическому распространению актуальной социальной информации (через печать, радио, телевидение, кино и др.)...». Составители энциклопедии так и поняли журналистику — в качестве общественной деятельности, результаты (плоды) которой находят свою дорогу к общественному сознанию через те или иные каналы массовой информации. И это означало, что тождественность журналистики и СМИ не устанавливалась. Теоретический посыл составителя энциклопедической статьи представляет важный шаг на пути понимания кентавр-сочленения журналистики и СМИ.

Однако очерченное кентавр-сочленение для журналистики означает не только позитивное: нельзя забывать, как часто журналистика вынужденно начинает быть ответственной за те или иные действия СМИ, порой явно приспосабливаясь к ним.

Итак, мы понимаем журналистику, во-первых, как метод выражения любым индивидом своих социально значимых мнений и эмоций, во-вторых, как профессию; при этом СМИ рассматриваем в качестве комплекса учреждений по реализации творческих потенций профессионала и удовлетворения информационных интересов и потребностей индивида, в частности, в тиражировании и публикации его социально значимых суждений и чувств. То есть это материальная база журналистики. Иными словами, журналистика — способ реализации социально значимых информационных потребностей индивида и общества в целом, СМИ — носитель реализуемой потенции. Так что, вопреки бытующим представлениям, функции журналистики и СМИ далеко не всегда совпадают.

¹

Советский Энциклопедический словарь / Гл. ред. А. М. Прохоров. М„ 1985. С. 441.

В научной литературе до настоящего времени вопрос о несходстве понятий журналистики и СМИ специально не рассматривался. Следовательно, не анализировались различия их функций. Чаще всего функции журналистики и СМИ отождествлялись. По мнению Т. В. Науменко, при относительном разнообразии видов функций, приписываемых журналистике, общим недостатком классификаций является неразличение многими теоретиками журналистики понятий «функция» и «функционирование» и отождествление журналистики как деятельности и СМИ как средства, через которые эта деятельность осуществляется^[13].

Социально значимые задачи, решаемые обществом с помощью института журналистики, носят фундаментальный характер и выражаются в следующих функциях этого института: познавательной, пропагандистской, прогностической и публицистической. При этом назовем две функции — ценностно-ориентирующую и воспитательную (функцию трансмиссии, говоря словами Г. Лассуэлла), которые носят совершенно особый характер. Они настолько важны в общественном плане, что не могут не осуществляться доступными обществу институтами и средствами — эти функции в равной мере принадлежат как журналистике, так и СМИ. Задача регулярного информирования членов общества о социально важных событиях, явлениях и процессах в основном решается на основе функционирования СМИ. Также СМИ принадлежат от природы присущие им функции организации, агитации и развлечения. Особо подчеркнем, что бизнес-функция — очень важная составляющая в жизни современных массмедиа — вне сомнения остается за СМИ. Строго говоря, эта функция непосредственно не касается назначения журналистики — устоявшегося канала социального общения, но, правда, затрагивает материальные основы или носителей такого общения.

Отделить функции журналистики от функций СМИ — только начало актуального анализа, потому что еще предстоит объяснить историческую обусловленность возникновения социального института журналистики и его современного облика. Это возможно, если найти некую осевую функцию журналистики. Осевую — значит обусловливающую возникновение всех остальных и объясняющую социальное назначение института журналистики.

Рассмотрение и анализ функций любой системы социальной деятельности — важнейший момент ее теории. Так, С. Г. Корконосенко

20

выделяет четыре социальных роли журналистики: производственно-экономическая, информационно-коммуникативная, регулирующая, духовно-идеологическая. Е. П. Прохоров называет иные функции: идеологические, культуроформирующие, рекламно-справочные, рекреативные (культуроформирующие характеризует особо — журналистика участвует в пропаганде и распространении высоких культурных ценностей, воспитывает массы на образцах общемировой культуры), а также непосредственно-организаторские^[14].

И. Д. Фомичеву интересуют только функции СМИ: коммуникативная, информационная, ценностно-регулирующая, социально-организационная и социально-креативная, функция форума, или канала социального участия, функция психического регулирования .

Французский ученый К. Ж. Бертран выделил функции, специфические для прессы качественной: 1) наблюдение за жизнью общества и полный отчет о его состоянии; 2) формирование образа мира; 3) распространение культуры; 4) обеспечение форума для выработки консенсуса (это социальное и гражданское участие, где индивиды выступают как граждане государства; это форум и обратная связь; это организация дискуссий в СМИ).

В свое время Г. Лассуэлл предложил свое понимание функций СМИ в обществе. Во-первых, массмедиа держат членов аудитории в курсе происходящих событий посредством наблюдения за внешней средой. Во-вторых, рассматривая различные фрагменты внешней среды, помогают членам аудитории понять социум в целом, то есть происходит связывание воедино фрагментов внешней среды. Наконец, СМИ служат для передачи социальных норм и установлений (трансмиссия) новым поколениям потребителей медиаинформации.

Как правило никто не ставил себе целью выделить какую-либо функцию журналистики в качестве наиболее важной, тем более назвать ее осевой. Если бы 20 или 30 лет тому назад именно в таком виде довелось бы сформулировать этот вопрос, то конечным ответом подобных рассуждений стала бы интерпретация знаменитого положения В. И. Ленина, по

которому «газета не только коллективный пропагандист и коллективный агитатор, но также и коллективный организатор»^[15].

Преодолевая сложившийся в последние годы среди части исследователей массмедиа негативизм в отношении этой ленинской формулировки, отметим, что для российской политической журналистики первой четверти двадцатого века такая постановка вопроса была теоретически выверенной: и потому, что оказалась адекватной политическому времени и политической реальности, и потому, что явилась квинтэссенцией научного анализа, произведенного задолго до того А. де Сен-Симоном, А. де Токвилем, К. Марксом и другими. Другое дело, что ленинская формулировка не универсальна. Прежде всего, она относилась к той части печати, которая тенденциозно (в лучшем смысле этого слова) была партийной, и не могла быть распространена на журналистику в целом, которая, конечно же, как сама жизнь, много шире и разнообразней своей политической составляющей. Поэтому любую попытку безбрежного толкования ленинского определения функций партийной прессы, без строгой конкретизации анализируемых СМИ, следует признать вульгаризацией.

При этом нельзя впадать в крайности. Недопустимо полагать, будто эпоха, когда высказывание Ленина было актуальным, миновала. Сегодня, мол, иные обстоятельства в политике, другой облик общества, да и журналистика изменилась настолько, что ее никак нельзя сравнивать с деятельностью газетчиков (легальных и нелегальных) начала двадцатого столетия. Про объективные перемены — все правильно. Вместе с тем, нельзя не задуматься, отчего об организаторском начале печати говорилось еще задолго до Ленина, чуть ли не с XVIII века. И отчего после Ленина та же линия была продолжена, вплоть до наших дней.

Понятно, что не в случайности дело, а в некоторой очевидной закономерности: из века в век журналистика, находящая в прессе свою дорогу к умам и сердцам людей, выявляла и объединяла единомышленников, подсказывала читателям образ политического поведения, предупреждала опасности и помогала обществу собираться с силами. И потому, если вспомнить, что функция — это, прежде всего, роль, предназначение, и если попытаться построить некоторую иерархию функций журналистики, то организаторская по праву взойдет на высший уровень. Возможно, и пропагандистская, поскольку без долговременного, научно и нравственно обоснованного воздействия на общественное сознание нет, и быть не

25

может, реализации организаторской функции журналистики. Однако заметим, что в данном случае пропаганда более напоминает инструмент, чем принимаемую на себя журналистикой роль. Так что функция пропаганды двойственна: в одном аспекте она выглядит в качестве предназначения журналистики (пропаганда здорового образа жизни, научно-технических знаний, культурного наследия и пр.), в другом — методом организации людей в интересах какого-либо начинания, решения трудной задачи в политической, социальной или производственной сферах.

Впрочем вернемся к вопросу об осевой функции журналистики.

Неправда, что в общественных науках смена приоритетов связана исключительно с политической конъюнктурой. Безусловно, есть и такое, но никак не относящееся к поиску научной истины. Да, еще полвека назад тезис об организаторской функции журналистики как центральной вряд ли вызвал бы серьезные возражения, не то что сегодня. Правда, был бы интерпретирован более узко. И дело — снова подчеркнем — не в изменениях политического климата, а в переменах более глубоких, связанных с переосмыслением сущности бытия человека на Земле. Пришли перемены, побудившие заново искать ответы на многие, казалось бы, давно найденные вопросы, пересматривать прежние договоренности — что в отношениях между странами, что в понимании наукой современных общественных явлений и процессов.

Сегодня наш мир не выглядит безусловно существующим вечно. Он хрупок и беззащитен. Перед силами Вселенной. Перед силами самого человека. Техногенный фактор перетасовал наши былые представления. И снова вопрос о сохранении целостности бытия — человечества, общества, государства — среди наиболее актуальных. Политики и публицисты давно задаются вопросом, как уберечь цивилизацию от безответственности кого бы то ни было, скажем, в вопросах применения энергии атомного взрыва — в Интернете, сообщают аналитики сетевого пространства, уже давно блуждают инструкции по изготовлению атомных боезарядов. Может быть, опасение преувеличено, зато вполне реальны индивиды с неуравновешенной психикой, которые врываются в школы, стреляя во всех, кто под руку подвернется.

Пусть приведенные примеры относятся к экстремальным и не часто встречающимся ситуациям, от которых, как ни ряди, не застрахуешься. Хотя помнить об их вероятности следует. И все же не о них речь. Тем более, что в повседневности происходят какие-то события, совсем не экстремальные с виду, а вполне обыденные: то некий химкомбинат воду в реке отравит, то перекупщики заберут у крестьян молоко по расценкам где-то у «черты бедности», а горожанам продадут втридорога... Да мало ли чего еще такого тихого — без взрывов и стрельбы — случается в жизни! И многое из того, что происходит тихо, без явных жертв и широковещательных заявлений, всплесков эмоций, так бы и оставалось потаенным, если бы не журналистика. Журналисты обнародуют то, что прячется, что с первого взгляда даже в глаза не бросается, — информируют о большом и малом, значительном и не очень.

К великому сожалению, рассуждения специалистов в области массовой коммуникации, теоретиков журналистики, как правило, именно здесь — «журналистика информирует» — и завершаются. Тогда неудивительно, что информационную функцию журналистики и СМИ называют главной студенты даже на выпускном государственном экзамене. В их сознании почему-то утвердилась жесткая и простая конструкция: главное — информировать. А последствия любой информационной деятельности? 0 них забывается. В общем, все очень серьезно.

Обратим внимание на хорошо известную подробность любых теоретических построений в сфере журналистики. Буквально все авторы подчеркивают безусловную необходимость журналистике быть актуальной — злободневными должны быть журналистские выступления; социально значимым — содержание газетных полос и телевизионных программ; на волнующие людей темы корреспондент должен разговаривать с интересным собеседником...

Работа журналиста никогда не сводилась к обыденному информированию аудитории «о вещах прелюбопытнейших и занимательных». Было и такое, но в памяти не осталось. Отчего, если мысленно обернуться к нашим исконным традициям, то вспомнится, прежде всего, Слово журналиста, обращенное к людям и указывающее в жизни на все то, с чем мириться нельзя, что следует сообща поправить, о чем необходимо еще и еще раз подумать. Так было, так есть и так будет. Поэтому гражданские полномочия журналистики «глаголом жечь сердца людей» будут всегда продленными.

На уровне конечного вывода рассуждений постулируем гражданскую функцию как осевую и ведущую среди всех других функций журналистики. Она центрирует в себе и вокруг себя социальное предназначение журналистики, что и было заложено в нее при рождении. Тем самым журналистика, по большому счету, необходима обществу, интересна ему (интересна — от глубинного объективно обусловленного интереса). В этом ее бесспорная социальная ценность.

Адекватное реальности понимание функций журналистики, указывающих на ее общественное предназначение, побуждает еще раз пристально посмотреть на социологию журналистики и на поставленный нами вопрос о закономерности ее прочтения в качестве социальной теории журналистики.

Надо сказать, что в научной сфере свою миссию социология журналистики выполнила — пользуясь современными и традиционными методами познания, достижениями смежных отраслей знания, вывела представления о журналистике и в целом массмедиа на уровень особенных общественных фактов, анализ которых оказался в равной степени важным как журналистам, так и специалистам смежных сфер науки. Достигнутое позволило социологии журналистики закрепиться в качестве важнейшего заключительного аккорда в журналистском образовании. В учебном курсе социологии журналистики нашли свое логическое соединение основные положения ряда других журналистских дисциплин с положениями, почерпнутыми из иных дисциплин общественно-политического цикла.

Вместе с тем, достигнутое в социологии журналистики объективно перерастает имеющиеся рамки этой научной и учебной дисциплины. Так, вопрос о смысле и назначении журналистики в обществе XXI века явно шире социологического, носит отчетливо мировоззренческие черты. Он опирается на новые, зачастую дискуссионные представления мыслителей о динамически изменчивом и невообразимо многоликом современном социуме.

Таким образом, социально-философские основания анализа журналистики как института общества ощутимо выходят на первый план. В то же время специфика анализа журналистики и практики массмедиа не позволяет этой сфере научных исследований раствориться в общетеоретических дисциплинах. Примат журналистики должен быть сохранен. Это допустимо за счет более широкой трактовки возможностей нашей дисциплины, их расширения до уровня социальной теории журналистики: при сохранении специфики и главных параметров анализа повышается ее теоретический статус, а также укрупняется значение достигаемых в сфере социологии журналистики важнейших результатов для обществоведения в целом.

Структуру курса социологии журналистики допустимо подразделить на три части. Прежде всего ставятся вопросы социологии журналистики как научной и учебной дисциплины, смысла и назначения прессы на основе ретроспективы научного дискурса.

Далее, журналистика рассматривается как социальный институт, а СМИ — в качестве особой социальной организации. Здесь анализируются вопросы их местонахождения в социуме, взаимодействие с аудиторией, затрагиваются проблемы эффективности журналистской деятельности и оптимизации деятельности СМИ. Особое внимание уделяется политической сущности журналистики и ее вовлеченности в политическую жизнь общества.

Фигура профессионального журналиста — центральная для заключительных частей курса, в которых журналистика изучается в качестве профессиональной деятельности: закономерно ставится вопрос о социологической культуре журналиста, большое внимание уделяется сугубо творческой проблеме — социологической журналистике.

Итак, курс социологии журналистики связан, с одной стороны, с дисциплинами социально-гуманитарного профиля, в которых содержится его теоретическое обоснование, с другой, с прикладными журналистскими дисциплинами. Тем самым определяется место социологии журналистики в обществознании и системе журналистских дисциплин.

Для продуктивной работы журналистов особое значение приобретают основы социологического мышления, которые в процессе обучения на факультете усваиваются студентом при изучении социально-философских дисциплин: возникает устойчивый комплекс методологии изучения сущности происходящих в обществе процессов, понимания места и роли журналистики в жизни общества и государства — представления о той «системе координат», в которой работает журналист.

Это объяснимо рядом причин.

Во-первых, припомним изречение А. В. Суворова — «каждый солдат должен знать свой маневр». Для обдуманных действий надо знать поле своей профессиональной деятельности — где что находится, кто чего добивается, с кем соприкасается... Если журналисту известны структура, социокультурные особенности социального и информационного пространства, в пределах которого функционируют СМИ в целом, вещает конкретный канал телевидения или выходит газета, где он работает, то это позволяет журналисту действовать осознанно, ясно представляя себе других субъектов информационного взаимодействия. Именно такой журналист, как правило, оказывается оперативным в освещении актуальных общественно-значимых проблем.

Во-вторых, закономерности развития российского общества, особенности общественно-политических и социально-экономических процессов, характеризующих его в настоящее время, неуклонно повышают значение аналитической журналистики. Здесь закономерно возникает потребность в глубоком понимании журналистом комплекса социальной проблематики, к которому неизбежно причастны и журналистика в целом, и журналист как представитель общественно значимой профессии. Умение журналиста разобраться в расстановке сил в обществе, понять запросы аудитории, увидеть за отдельным фактом исток социального процесса или свидетельство скрытой, но важной всему обществу политической или экономической проблемы не приходят сами по себе. Необходим научный подход. Информация, интересующая журналиста-аналитика, без которой невозможна подготовка публикации, не лежит на поверхности, хотя зачастую видна в текстах массовой информации. Выделить ее, отобрать, систематизировать можно с помощью специального инструментария, которым социология журналистики вооружает пишущего. Принципы научного познания социальной действительности журналистом формируются в курсе социологии журналистики.

В-третьих, без специальных знаний журналисту трудно решать традиционную проблему налаживания эффективно действующего контакта с аудиторией, без которого, как известно, нет подлинного творческого успеха.

Постоянная потребность журналиста в творческом успехе во многом обусловила зарождение и становление социологии журналистики — такой научной дисциплины, которая по своему существу и происхождению является журналистской. Иными словами, это самопознание и самоопределение журналистики в обществе. Сказанное не означает, что нами не востребован багаж, накопленный, скажем, в социологии массовой коммуникации. Добытое и доказанное социологами раздвигает рамки наших представлений о журналистской деятельности, а сама журналистика воспринимается как составная часть системы более высокого порядка — общества, элементы которого находятся в непрерывном продуктивном взаимодействии. Журналистика — неотъемлемая и специфическая часть коммуникации. С одной стороны, это общение одного со многими, многих с одним или многих с многими. С другой, это не просто общение, но общение публичное, по социально значимым вопросам. Со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Природой массовой и межличностной коммуникации, природой журналистики занимались и занимаются психологи, экономисты, правоведы, философы. Так, глубокое понимание коммуникации находим у К. Ясперса. Для него это образ открытия истины во времени. Истина лишь то, что нас соединяет, а в коммуникации заключены истоки истины. Гуманистическое назначение коммуникации видится философу в том, что человек находит в мире другого человека как единственную действительность, с которой он может объединиться в понимании и доверии ^[16].

Однако нельзя не обратить внимание и на точное замечание П. Бурдье. Социолог полагает, что сегодня в журналистике очень много «быстродумов», способных исключительно на мышление «готовыми идеями» — усвоенными всеми, банальными, общими, не вызывающими возражений. Если идет обмен банальностями, а это сплошь и рядом, скажем, на телевидении, то коммуникация возникает мгновенно, потому что в каком-то смысле... ее не существует. Она является всего лишь видимостью. Обмен банальностями, общими местами есть коммуникация, единственным содержанием которой является сам факт общения .

Развивая мысль французского социолога, можно прийти к заключению: нет мысли — нет коммуникации, нет мысли — нет журналистики, поскольку журналистика по природе своей обязана нести содержание, иными словами, новую, не банальную, мысль. В противном случае зачем она существует? И так как мысль по определению является подрывной, она начинает с разрушения готовых идей, носительница мысли — журналистика в своем истинном предназначении выступает как беспокойная, то есть будоражащая людей, сфера общественной деятельности.

Социология журналистики относится к классу теоретических дисциплин. Главным своим содержанием она обращена к научному пониманию современных социальных процессов и прогнозированию перспектив развития журналистики. Теоретической базой социологии журналистики стали разделы науки, рассматривающие основные законы функционирования журналистики и СМИ в обществе, их структуру и назначение, смысл массовой коммуникации, предмет и специфику журналистского познания действительности и сущность пропагандистского воздействия продукции журналистики на общество, социальные группы и индивидов.

Корректный анализ области взаимодействия журналистики и социологии — двух сфер знания, ставших родительскими по отношению к новой дисциплине, позволяет заключить, что базисные положения журналистики родственны социологическим:

• • в основу журналистики положены общественные интересы и потребности;
• • журналистика — не изолированная система, а часть общественной структуры, многообразно связанная со сферами политики, экономики и культуры;
• • журналистика имеет и поддерживает свои внутренние, специфические законы развития;
• • взаимоотношения людей с журналистикой как методом их публичного информационного взаимодействия, потребление и восприятие ими массово-информационных текстов имеют свои особенности и закономерности.

И все же два способа изучения мира — социологический и журналистский — идентичными назвать нельзя. Авторы учебных пособий (1995-1998) сопоставили их и получили пеструю противоречивую картину:

• 1) оба вида деятельности относятся к обществоведческой сфере, но социология главным образом ориентирована на прогнозирование развития процессов и явлений, а журналистика по большей части погружена в текущую практику;
• 2) они руководствуются сходными принципиальными установками — гуманистическая направленность, социальная ответственность, стремление к получению надежной и достоверной информации;
• 3) у них общие объекты исследования и отражения — современное общество и его структурные компоненты, взятые, как в объективном (факты, поведение), так и в субъективном (мнения, интересы, отношения) измерениях; но социология тяготеет к массово-статистическим фактам и процессам, а для прессы характерно обостренное внимание к человеческой индивидуальности и уникальным событиям;
• 4) применяется примерно одинаковый комплекс методов труда, среди которых социологи отдают предпочтение массово-статистическим и формализованным методам, а журналисты — углубленному знакомству с индивидуально-конкретными явлениями;
• 5) основной адресат (потребитель продукции) для социологов — специалисты и органы управления, для журналистов — массовая аудитория; но как ученые нуждаются в диалоге с широкой общественностью, так и сотрудники СМИ по необходимости апеллируют к органам управления;
• 6) дополняя одна другую, социология и журналистика создают полную картину, в которой статистически значимые факты и закономерности сочетаются с отражением индивидуальных форм жизнедеятельности общества.

Как уже сформулировано, предмет курса — взаимодействие журналистики с обществом — его институтами, организациями, социальными группами и индивидами. Изучаются особенности взаимоотношений журналистки с системой власти и управления, обществом в целом; личность журналиста в ее социальных и профессионально-творческих параметрах; сущность эффективности журналистской деятельности, социологическая культура журналиста. Таким образом, социология журналистики обнаруживает своеобразие связей между творческим характером журналистской деятельности и многообразием существующих в обществе интересов, динамикой социальной и духовной жизни.

Предмет социологии журналистики рассматривается на трех уровнях:

• 1) на макроуровне — журналистика как институт общества. В этом аспекте понимание сущности журналистики, которая является частью социальной действительности, возможно лишь с учетом социально-экономических и политических особенностей конкретного этапа исторического развития общества и соответствующего ему характера социокультурного взаимодействия различных социальных групп, власти и общества, личности и государства;
• 2) на мезоуровне рассматривается функционирование журналистики в том или ином канале массовой коммуникации — на телевидении, радио, в газетах, журналах, документальном кино; на уровне отдельного социального слоя общества, какой-либо профессиональной группы; в пределах отдельного географического региона и т.д.;
• 3) на микроуровне изучается деятельность журналистов.

В теории научного познания цель определяется в качестве концентрации, или сгустка, объективной потребности человека. Понять цель изучения социологии журналистики как учебной и научной дисциплины — значит ответить на вопрос о потребностях журналистики в контексте ее общественного развития.

Успех деятельности журналиста во многом зависит от того, насколько верны его представления о предназначении, месте и роли в обществе си

¹

Журналистика и социология: Учеб, пособие / Под ред. И. Д. Фомичевой. М„ 1995. С. 23-27, 38-39; Социология журналистики: Учебн. пособие / Под ред. С. Г. Корконосенко. М., 1998. С. 29-30.

стемы средств информации — печати, телевидения, радио; от творческого статуса журналиста, его места в информационном пространстве; от занимаемой журналистом позиции в обществе и соответствия этой позиции его духовному миру; от степени овладения журналистом методологией изучения самой журналистики.

Поэтому важнейшая педагогическая цель преподавания курса социологии журналистики — достижение синтеза базовых представлений студентов об обществе, социальных процессах и личности, полученных из дисциплин социально-гуманитарного цикла, с теоретическим знанием о журналистике и журналистской деятельности как социальном явлении. Целесообразность преподавания этого теоретического курса объясняется, прежде всего, его ориентацией на практику журналистики. Реальный опыт — во-первых, отправная точка рассуждений, во-вторых, материал для теоретического анализа, в-третьих, та действительность, которую призвано обогатить получаемое в области социологии журналистики новое знание. В результате, в комплексе представлений о журналистике уточняется и расширяется понимание...

...места и роли журналистики и журналистов в социальной действительности, их значения во взаимодействии социальных групп, институтов, организаций общества и индивидов;

...восприятия журналистской продукции как важнейшего источника познания общественной жизни;

...социологической культуры журналиста;

...методического инструментария журналиста в целом и адаптированных к практике СМИ социологических методов исследования социальной действительности для их применения в профессиональной деятельности.

Именно перед этой дисциплиной, в которой рассматриваются принципиальные аспекты жизнедеятельности журналистики, ставит свои вопросы текущая практика. Среди них выделяются вопросы вечные: свобода печати, назначение журналистики, общественное призвание журналиста... Отмечаются вопросы ситуативные: современная структура массмедиа, особенности функционирования журналистики в России, глобализация информационного взаимодействия в новом веке и т.д. Но все они — вечные и преходящие — нуждаются в современном и своевременном анализе, которому в максимальной мере соответствует социология журналистики.

Каждая научная дисциплина обладает логикой внутреннего развития, внутренней динамикой, отличающей ее среди других дисциплин. Если присмотреться к динамике рассматриваемой нами дисциплины, то, прежде всего, следует отметить, что в социологии журналистики движение научной мысли начинается от журналистики, практики ее функционирования, и уже в динамике обогащается достижениями философии, социологии, политологии. Таким образом, перед нами факт по преимуществу журналистской учебной и научной дисциплины. К тому же здесь в особенности действует известное еще со времен М. Вебера правило, согласно которому в общественных науках, в отличие от естественных, исследователь непосредственно включен в рамки измеряемого им явления, поэтому, оценивая выбор объекта исследования, ход и результаты анализа, приходится в обязательном порядке оценивать и самого исследователя как личность, оценивать его как составную часть ситуации изучения .

Социология журналистики в своих исследованиях основывается на применении ряда общенаучных принципов, составляющих ее методологию. Во-первых, в ней используются богатейшие возможности диалектического метода познания социальной действительности, принципы историзма, детерминизма. Во-вторых, применяются апробированные в социологии методы, приемы исследования. В-третьих, содержание и выводы социологии журналистики основываются на творческом усвоении опыта мировой и отечественной социальной мысли в сферах журналистики, СМИ и массовой коммуникации. В-четвертых, происходит непрерывное пополнение научных знаний за счет исследований, проводимых на соответствующих кафедрах университетов, где готовят журналистские кадры.

Вместе с тем, нельзя не отметить, что область теоретического анализа журналистики оказалась столь же уязвимой и чувствительной по отношению к социально-политическим реалиям времени, как и все другие сферы науки. Правда, есть и отличия. Если в России на состоянии исследований в физике или биологии в первую очередь сказался материальный фактор — скудость финансирования в 1990-х гг., то на теорию журналистики обрушился еще и кризис мировоззрения, который выступает как производное от общественных потрясений эпохи.

³⁰ См: Социология средств массовой коммуникации / Под ред. Ю. П. Буданце-ва.М., 1991. С. 37-38.

Итак, два фактора — материальный и мировоззренческий — в своем соединении привели к ярко выраженному кумулятивному эффекту, признаками которого в журналистском образовании стали:

• • практически повсеместный нигилизм исследователей и практиков по отношению к отечественным теоретическим разработкам прошлых лет;
• • фактическое исключение из научного оборота работ классиков марксизма без их соответствующего критического анализа;
• • чрезмерная опора на концепции западных специалистов в области массмедиа, при этом — опора на концепции, которые на своей родине уже ушли в прошлое, в связи с чем соответственно отмечается недостаточное внимание к современным теориям западных авторов;
• • забвение некогда актуального разграничения парадигм теоретизирования в сфере журналистики на материалистические и идеалистические.

Теоретический подход к журналистике, с одной стороны, стал насущной необходимостью для совершенствования подготовки новых высококвалифицированных журналистов, с другой — переживает период своего рода «разброда и шатаний». Налицо смешение исследовательских традиций: одни специалисты выводят понимание журналистики из особенностей общественной жизни, другие ищут свое «понимание медиа» — из идеальной сферы коммуникации.

Правда, российская социально-политическая ситуация начала XXI века все же поворачивает вектор размышлений научного сообщества к базисным для национального сознания особенностям восприятия действительности. Касается это и теоретического анализа журналистики.

Журналистика есть область духовной деятельности человека и духовного производства общества. При этом общество всегда конкретно, то есть обладает определенными социокультурными особенностями. В таком случае спросим себя: ведут ли разные социокультурные предпосылки к столь же разным парадигмам анализа журналистики? Есть все основания ответить утвердительно.

В связи с этим пора отказаться от «плоскостного» рассмотрения проблематики, столь характерного для современного состояния науки о журналистике, первый признак которого — дискретность анализа — много направлений, много усилий, но нет органичного соединения теоретического анализа журналистики с историей журналистики. А ведь это уже было, надо только продолжить. Более того, из исторической науки выросли все более или менее успешные понимания самой журналистики. История — такая же равноправная составляющая теоретических представлений о журналистике, как и социология журналистики, теория жанров, право и этика СМИ и пр.

Невнимание к историческим аспектам функционирования журналистики привело к тому, что позабылось несходство путей становления журналистики на Западе и в нашей стране. Но если «поэт в России больше чем поэт» и журналистикой у нас занимались не только ради хлеба насущного, но и в поисках правды, то и в теоретическом анализе предмета нашего внимания следует идти, прежде всего, от социокультурных характеристик своего общества к своему «пониманию медиа». Метод такого понимания — историко-социологический. Именно ему еще предстоит стать ядром парадигмы социологии журналистики.

Подводя некоторые итоги сказанному, перечислим функции социологии журналистики. Как во всякой научной дисциплине, они, с одной стороны, носят общенаучный характер, с другой — связаны с предметом изучения:

• 1. Теоретико-методологическая;
• 2. Познавательная — изучается функционирование журналистики и СМИ в современном российском обществе, в связи с чем обобщаются достижения отечественных и зарубежных ученых, создаются учебные программы, разрабатывается социологический инструментарий для его использования в практике СМИ;
• 3. Ценностно-ориентирующая — определяется ценность журналистики в качестве метода социального взаимодействия в обществе, устанавливаются ценности журналистики как социально значимой творческой профессии;
• 4. Прогностическая — рассматриваются футурологические аспекты жизнедеятельности журналистики, СМИ, профессии журналиста.

Таким образом, в центре проблематики социологии журналистики оказывается наиважнейший вопрос — о смысле и назначении журналистики и прессы. Изучение этого вопроса отчетливо выявляет в нем философские, политические, социально-психологические, культурологические аспекты, и, несомненно, творчески-журналистские начала.

Научное рассуждение — всегда открытая система, никогда не заканчивается безусловно определенной смысловой точкой, то есть бесспорным утверждением. Автору и его читателю всегда должно чего-то не хватать, о чем-то еще хочется подумать. Но и продолжать начатую линию, не выводя себе неких разумных ограничительных пределов, не следует. Поэтому наилучшим выходом видится постановка ряда вопросов, которые можно воспринять как уточняющие, а можно увидеть в них обозначение новых проблем, требующих своего рассуждения. Итак, вопросы...

• 1. Почему для изучаемой дисциплины целесообразен анализ журналистики в качестве социального института? Возможно ли применение этого научного метода в других исследующих массмедиа дисциплинах?
• 2. Какие функции журналистики наиболее актуальны для их научного анализа? Почему?
• 3. Как соотносятся журналистская практика и теоретический анализ журналистики? Как должны рассматривать реальную журналистскую практику социолог, историк, политолог, теоретик журналистики?

Смысл и назначение прессы: РЕТРОСПЕКТИВА НАУЧНОГО ДИСКУРСА (фрагменты)

(рассуждение второе,

в котором ретроспективно рассматриваются отдельные вопросы о смысле и назначении журналистики — института общества и профессии, так кик они понимались выдающимися мыслителями прошлых столетий. ЕС, прежде всего, очерчиваются теоретические обоснования проблемы свободы печати, поставленные в общественно-политический дискурс практически одновременно с возникновением в Европе газетного дела, в связи с чем определяется исторически сформировавшееся представление о значении прессы в системе политической демократии, ее роли в политической борьбе, социокультурном воздействии на жизнь общества. Тберекрдя кпроблемам смысла и назначения журналистики в современную эпоху, даются очертания новой информационной реальности конца XXстолетия и новыэ^медиаXXI века, новых^представле-ний о социальной сущности профессии журналиста.

Обращение к истории научной мысли о сущности и целях функционирования журналистики отнюдь не академического характера. Воззрения мыслителей прошлого, о которых речь впереди, во многом актуальны и по сей день. Каждый из них открывал в журналистской деятельности, в работе печати, потом радио и телевидения, нечто особенное, свое — созвучное его мировоззрению, пониманию устройства и жизни общества, политической идеологии. Некогда разработанные теории по-прежнему спорят между собой, и все равно вносят свой вклад в становление науки о журналистике. И нет такого критерия, позволяющего ранжировать их между собой по какой-либо шкале оценок. Тем более, нельзя представить чью-то теорию в качестве единственно верной. Так что каждый изучающий наследие прошлого волен выбрать нечто близкое ему по духу. А выбор только тогда выбор, если знаешь, из чего выбирать. Вот и свою позицию в вопросе о назначении журналистики можно определить, если знаешь разные точки зрения. Попутно заметим, что принципиальная невозможность навязывания какого-либо взгляда на различные теории функционирования журналистики, тем более неуместность подсказки, какую из них «назначить “верной”», объяснима не только плюралистическими началами современного научного знания.

Диапазон функций медиа велик, разброс возможных точек зрения широк, а многие из существующих теорий, — приводит Г. П. Бакулев суждение современного западного специалиста в области массовой коммуникации Маккуэйла, — просто несовместимы, не завершены и неадекватны¹. Таким образом, для нас, в частности, возникает целесообразная возможность фрагментарного (отсюда и подзаголовок для этого Рассуждения) изложения наиболее примечательных страниц истории общественной мысли, на которых раскрывается то или иное понимание сущности и назначения журналистики в социуме. Эти страницы, естественно, отвечают духу эпохи их написания, но сведенные в пределах одной научной дисциплины — социологии журналистики, наследуя одна другой, помогают нам максимально объективно разбираться в социальных свойствах массмедиа.

Журналистика неразрывна с тем обществом, в пределах которого функционирует. Социологи рассматривают общество не только как определенную социальную целостность, но и как динамическую систему, изменения в которой происходят, с одной стороны, под воздействием внутренних процессов, а с другой — под влиянием внешней среды. При этом, как утверждают социологи, изменение в функционировании одного элемента обязательно сказывается на других. Журналистика как институт общества эволюционируют вместе с социальной системой, даже меняет в ней свое местоположение, занимая в обществе всякий раз несколько иное ^[17]

место, чем это было до тех или иных политических перемен. Следовательно, в этих условиях в самом обществе могут меняться взгляды на смысл и назначение журналистики в социальной системе, и обязательно — среди журналистов. Так что сама социальная реальность в определенной степени диктует, какое понимание места и роли журналистики в обществе становится актуальным. В определенной степени, потому что есть еще воля и сознание людей, по-своему реагирующих на объективные обстоятельства. Потому выделение любой изучаемой в курсе социологии журналистики научной теории в качестве приоритетной, тем более единственно верной, по всему обречено на неудачу. И, по большому счету, носит антинаучный характер.

Надо сказать, что в общественной мысли никогда не ощущался недостаток в разных подходах к феномену журналистики: деятельность прессы всегда на виду. Едва возникла печать, как тут же оказалась в эпицентре политического противостояния, потому что то или иное объяснение смысла и назначения прессы влекло за собой определенную конкретизацию политических действий (поведения) людей.

Во многом печать и журналистика своим рождением обязаны изобретению печатного станка И. Гуттенбергом (XV век). И все же техническое новшество того времени нельзя рассматривать как причину рождения печати и журналистики. Историкам известно, что в Китае печатный станок придумали более чем на тысячелетие раньше, а журналистика не родилась. Интересную на этот счет фактографию приводит М. Кастелъс.

Ключевые изобретения разрабатывались в Китае на столетия, даже на полтора тысячелетия раньше, как в случае с доменными печами, позволившими Китаю освоить металлургию к 200 г. до н. э. В 1086 г. Су Сунг изобрел водяные часы, по точности превосходящие европейские механические часы того времени. В VI веке стали использовать железный плуг, а двумя столетиями позже его приспособили к обработке заливных рисовых плантаций. В текстильном деле прялка появилась в Китае одновременно с ее появлением на Западе — к XIII в., но развивалась намного быстрее, поскольку в стране имелась давняя традиция использования совершенного ткацкого оборудования — ткацкие станки для шелка применялись еще в эпоху Хань. Освоение энергии воды шло параллельно с Европой: в VIII в. был освоен гидравлический молот, к 1280 г. получили широкое распространение вертикальные водяные мельницы. Морскую навигацию китайцы усовершенствовали раньше, чем европейцы: около 960 г. они изобрели компас; к XIV в. китайские джонки были самыми совершенными кораблями мира, выдерживавшими дальние океанские плавания. В военной технике китайцы, не считая изобретения пороха, развили химическую промышленность, способную производить мощные взрывчатые вещества, арбалет и требушет применялись китайскими армиями на столетия раньше, чем в Европе. В медицине такие техники, как иглоукалывание, давали исключительные результаты, которые только недавно стали общепризнанными. Также бесспорно, что первая революция в обработке информации была китайской: бумага и книгопечатание — китайские изобретения. Производ-ство бумаги было освоено в Китае на 1000 лет раньше, чем на Западе, а книгопе-чатание началось, вероятно, в конце VII в. Китай в четырнадцатом столетии на волос не дошел до индустриализации. Она не произошла, и это изменило историю. Когда в 1842 г. опиумные войны привели к британскому колониальному грабежу, Китай сообразил (увы, слишком поздно), что изоляция не может уберечь Срединное Царство от скверных последствий технологической отсталости. Понадобилось еще более 100 лет, чтобы Китай начал оправляться от такого катастрофического отклонения от своей исторической траектории ^[18].

Китай не дошел до индустриализации: печать не зародилась, несмотря на изобретение печатного станка. Потому что истинными причинами появления на свет печати и журналистики могут считаться только соответствующие социально-политические условия. Они возникли в XV веке в Западной Европе, и их не было в начале новой эры на другом конце Евразии.

Генезис журналистики, зарождение прессы, не совпадая в своей динамике, таятся в глубине веков и тысячелетий. С момента возникновения городов, государств с их классовой структурой среди основных потребностей общественной жизни в первую очередь обнаружилась необходимость передачи адресованных подданным государства каких-либо сведений. То были указы, распоряжения, объявления, сообщения о начале войн, важнейших событиях в столице и пр. Глашатаи заучивали тексты и возглашали их в местах скопления людей. В античном Риме Юлий Цезарь завел за правило рассылать по провинциям империи глиняные таблички «Acta senatus» — вести с заседаний сената и «Acta diurnal populi Romani» — последние известия для римских граждан. Таблички развешивали в Риме и провинциях в общественных местах для всеобщего обозрения. Так зарождалась информаторская функция будущей прессы.

Тогда же зародилась еще более важная в социальном отношении и для становления человечества потребность — распространять среди публики общественно значимые суждения и заявления. И появились ораторы.

Об ораторском искусстве как прообразе публицистической деятельности писала в своей книге «У истоков публицистики» В. В. Ученова. По ее мнению, именно ораторы, владеющие красноречием как средством политической деятельности, а не риторы (знатоки теории красноречия, правил речевого мастерства), — истинные предшественники журналистов. Она считала, что великие ораторы древности, в особенности Демосфен и Цицерон, были в первую очередь политическими и общественными деятелями. «Наиболее яркие ораторские произведения этих авторов связаны с острейшими политическими испытаниями, выпавшими на долю их поколений. Для Демосфена — это борьба сначала с угрозой, а затем с реальностью македонского завоевания афинского полиса, для Цицерона — подавление антигосударственного заговора Каталины в 63 г. до н. э. и противостояние окончательному распаду республики после падения диктатуры Цезаря в 44 г. до н. э.»^[19]. Публицистика как ветвь журналистики тесно связана с ораторским искусством, с политическим информированием, со стремлением правителей, представителей власти распространять как можно более широкому кругу суть своей политики. Непосредственно перед возникновением прессы публицистическое слово в основном концентрировалось на церковной кафедре.

В социальном отношении жизнь европейских городов и государств всего периода Средних веков, в том числе и осени Средневековья, как образно обозначил эту эпоху культуролог XX века Й. Хейзинга, была устроена сложно и причудливо. И тем не менее журналистика и пресса до XVI века так и не возникли. Вряд ли можно посчитать тому причиной несовершенство изобретательской мысли, она-то как раз была весьма изощренной. Причина явно была иной. Она отыскивается в важной особенности социального бытия человека Древнего мира и даже Средневековья. Можно сказать, сама жизнь не подталкивала человека к новациям в информационной сфере. Как установлено историками, жизнь тех столетий обладала слабо выраженной социальной динамикой: индивид рождался и умирал в одном и том же мире, скорость перемен в котором им не замечалась и была, по нашим меркам, ничтожной. А ведь только перемены жизненных обстоятельств вызывают у человека потребность сообщать о своей реакции на них заинтересованным в том окружающим, даже живущим в отдалении. Но если нет, или почти нет, перемен, то нет и свежего впечатления, нет мнения, нет новости, так что потребность в коммуникации для горожанина, тем более крестьянина, в те эпохи возникала крайне редко.

Что же настолько изменилось на рубеже XV-XVI вв., настолько, что станок Гуттенберга оказался столь кстати и круто изменил облик общественной жизни? Ответ на поставленный вопрос искали многие, но в ясной форме он так и не был сформулирован. В наибольшей мере пониманию генезиса журналистики и прессы способствуют труды великого социолога XX века М. Вебера, который установил, что развитию капитализма в интересующий нас период истории способствовали три фактора: (1) отделение рабочей силы от средств производства; (2) возрождение в социально-политической практике рационального римского права; (3) вспыхнувший в противовес средневековой схоластике интерес к точным наукам, в первую очередь, к математике. Но и эти три фактора не могли бы стать решающими, не возникни протестантизм с его этикой, возвышающей труд и накопление материальных богатств. Именно протестантская этика оплодотворила три объективных фактора, в результате чего капитализм уверенно зашагал по ступеням истории. Капитализм начал ломку застывших общественных устоев, привнес в жизнь всех социальных групп невиданное до того разнообразие, стимулировал науку, литературу, искусство, обострил политические противоречия между странами и внутри них. Что, в свою очередь, пробудило к общественной деятельности широкие социальные слои. Протестантизм утверждал себя через реформацию католической церкви, через отделение от нее. Началась эпоха идейного противоборства, жестокой борьбы мировоззрений, продолженной в многочисленных религиозных войнах. Необходимость в публичном социальном общении, широком и оперативном информировании — фактически потребность в журналистике и прессе — оказалась очевидной. В повестку дня встал вопрос о свободе печати.

Гуманисты эпохи Реформации, понимая значение возникших на рубеже XV-XVI вв. печатных изданий, развивающейся периодики, называя, в частности, газету «оком и ухом» страны (Мартин Лютер), внесли существенный вклад в ее развитие. Они много сделали для развития жанров воззвания, прокламации, проповеди, манифеста, памфлета, статьи; видов печатной пропаганды — листовки, трактата, полемической брошюры. Они активно использовали печатное слово для защиты своих идеалов. Но свободу печати представляли себе однобоко — только для протестантов, католикам она не полагалась.

Лидер английской буржуазной революции публицист Джон Мильтон в памфлете «Ареопагитика» (1644) выступил с требованием к парламенту уничто

¹

См.: Кучерова Г Э. Очерки теории зарубежной журналистики (XIX - первая половина XX вв.). Ростов-н/Дону, 2000. С. 12.

жить предварительную цензуру на печатное слово. Аргументация Мильтона: цензура бесполезна, так как добро и зло выросли на одной почве, и человек познал и то, и другое. Умный почерпнет полезное из дурной книги, глупцу же не поможет и Библия. Книги — не мертвые вещи: они заключают в себе зерно жизни. Убить книгу — значит убить человека и даже хуже — убийца человека убивает только одно разумное существо, убийца же книги уничтожает сам разум^[20].

Томас Гоббс, защищая передовую государственность, создаваемую на основе общественного договора, стоит тем не менее на страже сильной монархической власти. Этим определяется и его отношение к слову, печати, которая, являясь, безусловно, самым могущественным средством воздействия на людей, должна быть поставлена под жесткий контроль государственной власти. Гоббс полагал, что государство разрушает, в числе прочих причин, «яд мятежных учений», излагаемых в соблазнительных книгах. А для молодых людей такие учения особенно опасны, так как против них у молодого сознания нет противоядия. Яд опасных идей Гоббс сравнивает с укусом бешеной собаки .

Суверен имеет право предпринять все, что он считает необходимым в целях сохранения мира и безопасности [общества] путем предупреждения раздоров внутри и нападения извне, а когда мир и безопасность уже утрачены, предпринять все необходимое для их восстановления.

И поэтому в компетенцию верховной власти входит быть судьей в отношении того, какие мнения и учения препятствуют и какие содействуют водворению мира, и, следовательно, в каких случаях, в каких рамках и каким людям может быть предоставлено право обращаться к народной массе и кто должен расследовать доктрины всех книг, прежде чем они будут опубликованы. Ибо действия людей обусловлены их мнениями, в хорошем управлении мнениями состоит хорошее управление действиями людей с целью водворения среди них мира и согласия... Однако следует добавить, что внезапное вторжение какой-нибудь новой истины само по себе еще никогда не взрывало мир. Это вторжение может лишь возбудить войну, которая тлела подспудно... Вот почему в сферу компетенции суверена входит быть судьей или назначать всех судей мнений и учений, что необходимо в целях мира и предупреждения раздора и гражданской войны .

Джон Локк, утверждая необходимость института государственной власти с позиции естественных прав человека, считает, что этой власти передается лишь некоторая часть естественных прав человека ради эффективной защиты основных его прав — свободы слова, веры и собственности. Поэтому Локк поддержал доводы Мильтона о свободе печати. Считается, что аргументы Локка были учтены при принятии Билля о правах, по которому в 1694 г. была отменена предварительная цензура в Англии.

Гуманисты XVIII в., стремясь к созданию идеального царства разума, которое должно возникнуть в результате просвещения народа, нуждались в средствах такого просвещения. Орудием мыслящего рассудка была для них печать. Вольтер, Монтескье, Дидро и другие просветители единодушно требовали установление режима свободы печати.

В качестве промежуточного резюме зафиксируем: в XVII и XVIII веках еще не появились даже очертания каких-либо систематизированных представлений о смысле и назначении прессы. Правда, под воздействием политических обстоятельств эпохи один из необходимых аспектов понимания сущности журналистики был проработан широко и многосторонне. Мы говорим о свободе печати. Это был и насущно политический вопрос, и в то же самое время — мировоззренческий: либерально-просветительские представления о неисчерпаемых возможностях пропаганды и журналистики связывались с идеалом независимой и разумной личности.

Так, Ш. Монтескье, один из основоположников политической социологии, размышлял над проблемами поиска конкретных условий, при которых достижима свобода человеческого существования, и склонен был связывать эту свободу с возможностью выражать мнения. Можно сказать, что в период «персонального журнализма» (удачный термин Л. Г. Свитич^[21]) проблемы функционирования журналистики как социального института практически совпадают с вопросами деятельности печати как чьей-то собственности. Такое взаимное поглощение объяснимо особой социокультурной ситуацией того времени — узок круг грамотных, феодализм еще не сломлен. Отчего интерес буржуа-владельца газеты совпадал с позицией публициста. В связи с чем у того, кто с этой газетой добровольно сотрудничал, оснований для какого-либо внутриличностного ролевого конфликта практически не находилось.

Спустя время, на рубеже XVIII — XIX вв., функционирование печати стало предметом особого интереса. Российский просветитель Н. И. Нови

ков видел в журналисте не столько распространителя знаний, сколько человека, обладающего критическим умом, борющегося с социальным злом. А. Н. Радищев именовал журналистов «историками своего времени»^[22]. Позднее К. Маркс отмечал, что свободная пресса является продуктом общественного мнения и одновременно выступает его создателем.

Итак, просветители, рассматривая двуединство журналистики и прессы, склонны были к их нераздельному пониманию. Под прессой, печатью они понимали журналистику как выразительницу общественного мнения.

Здесь самое место для небольшого отступления, проливающего свет на характер теоретизирования в сферах журналистики и прессы. Перечень мыслителей давнего и недавнего прошлого, обративших внимание на печать, не может не вызывать почтения — как подбором блистательных имен, так и их количеством. Но надо заметить, что в этом перечне мало тех (или почти нет), кто законами функционирования прессы и журналистики занимался специально. Для философов и политологов обращение к вопросам жизнедеятельности печати как главной проблеме бывало редко — по отношению к анализируемым проблемам общественного развития всегда носило подчиненный характер. Пожалуй, только К. Маркс, в начале своего творческого пути, попробовал посмотреть на печать изнутри. Будучи талантливым публицистом, в молодости он сформулировал и по сей день важнейший для исследователей журналистики принцип: печать — часть общей истории человечества, имеет свои внутренние законы, которых не может лишаться по произволу. Иными словами, есть внутренние объективные законы печати, которые определяют направление ее развития и которые потому никому не дано нарушить.

Если попытаться понять побудительные причины, по которым ученые обращаются к вопросам теории журналистики, то обнаружится интересная закономерность.

Во-первых, большинство тех, чьи имена так или иначе упоминаются в любом экскурсе в область теории журналистики, затрагивали вопросы работы печати как политики, которые рассматривали прессу в качестве важ

нейшего идеологического оружия, средства организации политических сил, пропаганды идей и пр. (А. де Сен-Симон, К. Маркс, В. И. Ленин).

Во-вторых, функционирующую прессу изучали с целью нормативного определения ее места в конкретных социальных системах (У Шрамм).

В-третьих, выявляли значение массмедиа в политической жизни и потенциальные возможности СМИ оказывать то или иное воздействие на общественное сознание (П. Лазарсфельд, Б. Берельсон и др.). В этом случае особенно заметно, что журналистика и СМИ анализируются с позиции демократической общественности. Анализ носит, как правило, подчеркнуто критический характер (П. Бурдье, П. Шампань).

В-четвертых, исследовали воздействие социально-психологических и социокультурных эффектов медиа на жизнь общества, в соответствии с чем обращали особое внимание как на методы воздействия, так и осуществляющие их механизмы самих медиа (например, Г. Тард, М. Маклюэн, Т. Адорно). Надо сказать, что эта группа исследователей очень близко подошла к рассмотрению предмета своего изучения — журналистики — изнутри, хотя к анализу профессиональных составляющих так и не приступила.

В-пятых, во второй половине XX века во многих странах, в том числе и в России, наука обратила особое внимание на внутренние законы функционирования СМИ, на профессию журналиста. Правда, в иных случаях нечто подобное случалось и раньше (М. Вебер), но не было системой. Напротив, во второй половине прошлого столетия, когда окончательно в университетах нашли свое место факультеты журналистики, когда на практике выработались и стали общепризнанными определенные стандарты профессиональной журналистской деятельности, изучение медийного процесса и его профессиональной составляющей приобрело систематический характер.

Очерченное продвижение научного интереса от анализа предмета со стороны к его пониманию изнутри вряд ли случайно. В основе такой научной динамики усматривается процесс институализации журналистики, в том числе профессиональной. С развитием медийной сферы, которое шло нарастающими темпами, все более становилось понятным, что журналистика — особая подсистема в структуре общества, что в социальном плане эта подсистема сложно устроена, обладает динамикой, а входящая в нее социальная группа журналистов наделена своими интересами и потребностями, которые сказываются на исполнении журналистами их профессиональных обязанностей, на результатах журналистского творчества, что, в свою очередь, оказывает определенное воздействие на общественное сознание.

Таким образом, научный анализ журналистики, сегодня и в будущем, определяется двумя взаимосвязанными сторонами предмета изучения: 1) со стороны общества — это аудитория СМИ (с последующей градацией на собственно аудиторию газеты, радио, телевидения, журнала, институты государства, политики, культуры, образования и т.п., в этом плане особая признательность Теодору Адорно за его определение социологии музыки, в котором он главное внимание сосредоточил на отношениях музыки и ее слушателей в качестве обобществленного индивида); 2) со стороны самих журналистов, профессионально работающих в сфере массмедиа, следовательно, по-своему видящих те или иные закономерности, — это проблемы их профессиональной сферы.

Определенную роль в формировании представлений о смысле и назначении журналистики в обществе сыграли идеи утопического социализма. Веря во всемогущество исторического прогресса (через познание вечных истин), утописты считали, что главная сила, с помощью которой будет создано новое общество, — это сила морали, сила общественного мнения. Общественному мнению, которое, как писал А. Сен-Симон, «царствует над миром», ничто не может противостоять, и лишь тогда, когда оно полностью себя выявит, в общественной жизни установится спокойствие. Поэтому Сен-Симон говорит о единой коммуникационной системе как самостоятельной власти, которая способна обеспечить жизнедеятельность сообщества помимо государственной системы и основная задача которой — добиться социальной общности (интересов, взглядов, действий), что ведет к согласию и пониманию. В связи с этим закономерна постановка утопистами проблемы роли и ответственности литераторов, журналистов перед обществом. «Перемена должна быть подготовлена писателями для того, чтобы ее можно было проводить в жизнь»¹¹. Значит, пропагандируя необходимость преобразования общества, они должны воздействовать на действительность, добиваться ее изменения. Свобода слова, печати — главное условие успешного решения поставленных перед журналистами задач. Правда, не все были с этим согласны.

Ученые и политические деятели начала XIX века испытывали сильное влияние философии Г. В. Гегеля, который весьма высоко ценил роль обще- ^[23]

ственного мнения и свободу речи. В общественном мнении он видел проявление формальной субъективной свободы, заключающейся в том, что «единичные лица как таковые имеют и выражают свое собственное мнение, суждение о всеобщих делах и подают совет относительно них»^[24]. Оно, мнение, являлось неограниченным способом «обнаружения того, чего народ хочет и что он думает». Гегель и выступил поэтому за необходимость свободы сообщений. Однако для Гегеля путь к великому в науке и общественной жизни лежал не в союзе с мнением народа, демократией, а в независимости от них. Поэтому, утверждал философ, раз есть свобода говорить, должна быть и свобода запрета — во имя охраны разумных государственных устоев.

Сен-Симон и другие утописты внесли в подходы к изучению прессы социальный элемент, указали на зависимость свободы печати от материальных и социальных интересов, задумались над ролью журналистики в преобразовании общественного порядка. Потому рассуждения об общественном характере труда журналистов закономерно приводят к мысли о печати как средстве политической организации. Не случайно, что теоретические положения социалистов-утопистов видятся особенно важными для понимания формирования взглядов К. Маркса на печать.

Взгляды Маркса формировались в борьбе с представлениями, в которых печать разделялась на «дурную» и «хорошую», то есть на такую, которая верой и правдой служит существующему строю и которая позволяет себе выходить за учрежденные этим строем рамки. И в противоположность такому разделению Маркс говорит о печати свободной и несвободной . Только свободная печать, утверждал он, может быть истинно хорошей и честно служить народу, быть «...выражением определенного народного духа...» Только свободная печать может выступать как «...зоркое око народного духа, воплощенное доверие народа к самому себе... Свободная печать — это откровенная исповедь народа перед самим собой...» Одна из функций свободной прессы — бы/пь /посредником межфууирпвля-

ющимм и управляемыми^[25]. При этом Маркс очертил критерии такой «посреднической» деятельности прессы.

• • Пресса должна быть свободной, следовательно, не быть официозом, то есть не зависеть непосредственно от управляющих, и в то же время не должна увязнуть в сети частных интересов, что означает недопустимость диктата различного рода корпоративных и клановых образований, которые оттесняют на задний план выражение интересов как народных масс, так и самого государства.
• • Пресса должна быть с головой гражданина государства — еще один критерий теории молодого Маркса, — что означает достижение журналистами ответственного отношения к значению государства в жизни общества, к пониманию государственных интересов.
• • Пресса должна быть с гражданским сердцем. Журналист не может быть только с верхами; не должен забывать главного, что он представляет интересы гражданского общества.

Если печать — выражение политического духа народа, то главными вопросами в ней должны быть вопросы дня. Философия и политика, став такими вопросами жизни, должны быть основными и в печати. Не случайно Маркс говорит о необходимости «видеть действия объективных отношений там, где на первый взгляд кажется, что действуют только лица», о том, что все явления в обществе порождены существующими в них отношениями . Поэтому политика должна составлять существо прессы, и газета будет тогда популярной, если подчинит свою деятельность интересам народа. Так что без исторических и политических познаний редактору, публицисту не обойтись. Издания с произведениями, лишенными политических проблем, художественно немощны, обречены на провал.

Если в ранних своих произведениях Маркс более склонен к рассмотрению прессы в качестве особого социального института, то выдающийся политолог первой трети XIX столетия Алексис де Токвиль в своем анализе социально-политической действительности современных ему США обратился к теме прессы, описывая ее, прежде всего, как частнокапиталистическое предприятие, а уже потом как проявление журналистики.

Правда, в размышлениях о свободе печати два этих начала под его пером ощутимо сливаются.

Французский политолог утверждает, что сохранению свободы, которую он более всего почитал ^[26], способствует свобода гражданских ассоциаций, выступающих мощным средством коллективного действия. Газета, печать в связи с этим помогали сделать частный интерес всеобщим, предложить множеству индивидов единый план действий. Газета связывает всех для совместного исполнения замыслов, которыми каждый захвачен поодиночке. Газета, сблизив их, остается необходимым средством поддержания их союза. В этом вопросе Токвиль выступил как предшественник отдельных положений марксистской теории печати — газета как коллективный организатор масс и как средство формирования политической партии.

Токвиль называет главный принцип деятельности газет в США — свобода печати. В стране, где открыто признается суверенитет народа, полагает он, цензура не только опасна, она абсурдна... Когда каждому предоставляется право управлять обществом, нужно, следовательно, признавать за ним способность делать правильный выбор в ряду различных мнений, волнующих его соотечественников... Суверенность народа и свобода печати полностью соотносимы, цензура и всеобщее голосование, напротив, противоречат друг другу и не могут долго сосуществовать в политических институтах одного народа. В то же время к свободе печати Токвиль относится с осторожностью: чтобы получить неоценимые блага, которые обеспечивает свобода печати, нужно уметь принять и то зло, которое рождается вместе с ней . И анализирует деятельность американских газет своего времени в качестве капиталистических предприятий.

• Газеты находятся под влиянием коммерциализации: три четверти газетной площади заполнены объявлениями, в остальном — политические новости и забавные истории. И только в каком-то невидном уголке — дискуссионный материал.

• • Нет централизованной власти прессы. Даже в самых маленьких селениях — свои газеты. Поэтому нельзя добиться ни единства, ни дисциплины среди такого количества печатных органов.
• • Работники газет в профессиональном отношении имеют плохую подготовку — любой считает себя вправе заниматься газетным делом. Поэтому личные взгляды журналистов не имеют для читателя никакого веса.
• • На печатных страницах отсутствуют мнения авторитетов, потому что те, кто занимают уважаемое место в обществе, в газеты писать не осмеливаются.

Слабость влияния отдельной газеты диктовала необходимость журналистам приспосабливаться к определенным нормам, правилам поведения, которые устанавливало большинство, — стилю, духу печати. В то время это была грубость, когда журналист беззастенчиво, не подыскивая выражений, обрушивался на свою жертву, оставив в стороне всякие принципы, давил на слабые места, ставя перед собой единственную цель — подловить человека, а далее преследовать его в личной жизни, обнажая все слабости и пороки.

Однако Токвиль подчеркивает сугубую важность свободы печати в жизни страны: в США главные принципы поведения правительства более стабильны, чем в других странах, хотя демократический режим приводит к руководству делами все новых и новых людей. Основные воззрения, которые определяют жизнь общества, более устойчивы. Токвиль объясняет это свободой печати. И пишет об оживлении политической жизни именно под воздействием печати, которая «своим бдительным оком выслеживает, а потом извлекает на свет божий тайные двигатели политики и вынуждает общественных деятелей поочередно представать перед судом общественности». Политические партии благодаря прессе ведут диалог между собой. И когда печать действует в одном направлении, общественное мнение, обрабатываемое с одной стороны, в конце концов поддается воздействию со стороны газет.

В демократических странах газеты, конечно, могут приводить граждан к необдуманным совместным действиям. Но если бы не было газет, совместные действия едва ли были бы возможны. И чем совершеннее демократия, ее институты, тем скорее печать сможет предложить разумный план действий и предоставить читателям возможность совместного исполнения тех замыслов, к которым они приходят сами. Значит, сила и слабость пропаганды — в прямой зависимости от состояния общественного, государственного строя, от уровня сознания масс.

История коммунистической прессы неразрывна с именами К. Маркса и Ф. Энгельса. На протяжении всей своей жизни они активно участвовали в периодической печати, использовали ее как мощное средство агитации и пропаганды, организации революционной борьбы, партии пролетариата. Создав коммунистическую теорию, они явились основоположниками теории коммунистической журналистики, которая возникла не на пустом месте, не «выдумана в тиши кабинетов», а стала неизбежным результатом обобщения всего предшествующего развития журналистики. Марксистская теория журналистики сейчас много шире и богаче той первоначальной журналистской концепции, которая была выражена в непосредственных высказываниях Маркса и Энгельса, относившихся к этой области идеологии и общественно-политической деятельности^[27].

Главной предпосылкой возникновения марксистской теории печати был определенный уровень общественного развития, накал классовой борьбы, революционного рабочего движения. И так же, как развитие революционного движения поставило на повестку дня вопрос о разработке новой общественной теории, которая стала бы для пролетариата путеводной нитью в его борьбе с буржуазией, так и объективной исторической потребностью стала задача создания основ новой пролетарской прессы. Марксистская теория журналистики представляет собой конкретизацию принципов исторического материализма в области журналистики. Раскрытые законы развития классов определяют ход исторического прогресса. Маркс оценивает печать как духовное оружие пролетариата, при помощи которого партия рабочего класса просвещает, идейно и организационно сплачивает революционные массы, ведет борьбу с враждебной пропагандой.

Маркс и Энгельс раскрывают процесс возникновения журналистики как определенной целенаправленной общественной деятельности, появления журналистов как представителей определенной профессии, части идеологов господствующего класса. В ходе разделения труда внутри господствующего класса капиталистического общества одна из его частей выступает в качестве мыслителей этого класса; это — его идеологи, производители его мыслей. Именно они «регулируют производство и распределение мыслей своего времени», то есть господствующих мыслей данного общества.

С. 46.

Не вдаваясь в подробности огромной и острейшей дискуссии по этому поводу, подчеркнем нечто необходимое для наших Рассуждений: во-первых, марксистская теория печати стала выдающимся шагом в осмыслении генезиса журналистики и ее общественного назначения; во-вторых, открыла ученым и практикам объективную сторону функционирования прессы — ее служение определенному социальному классу, приверженность той или иной идеологии и связанной с нею системе ценностей.

Создание теории социализма и борьба за соединение ее с практикой революции, формирующейся партии пролетариата обусловили необходимость открытой партийной пропаганды. Вот почему Маркс и Энгельс приходят к выводу о необходимости превращения печатного органа партии в орудие партийного строительства. Именно в связи с отведенной газете ролью и следует рассматривать известное заявление Энгельса о задачах партийной прессы: «Прежде всего вести дискуссии, обосновывать, развивать и защищать требования партии, отвергать и опровергать претензии и утверждения враждебной партии»^[28]. Поэтому, анализируя различные «составные» марксистской теории журналистики и выясняя процесс их возникновения, будем исходить из нескольких источников. Во-первых, из непосредственных высказываний Маркса и Энгельса, относящихся к различным проблемам и сторонам журналистской практики и ее теории. Во-вторых, из общих философских, методологических представлений основоположников марксизма, прежде всего из положений теории исторического материализма, преломляя их в области журналистики. В-третьих, будем исходить из журналистского наследия Маркса и Энгельса.

Если резюмировать взгляды Маркса и Энгельса на роль и задачи журналистики как социального института, оформившиеся к 50-м годам XIX в., то надо отметить, что мыслители рассматривают журналистику как средство познания, отражения и изменения действительности, прежде всего общественной, политической жизни, как орудие политической борьбы. Журналистика, по их мысли, играет роль одного из средств управления обществом, орудия регулирования его деятельности. Участвовать в управлении обществом она может, лишь воздействуя на его членов, на общественную жизнь, передавая, транслируя информацию, необходимую для функционирования всех его частей, как управляющей, так и управля

емой. Являясь одним из средств общения, одной из общественных коммуникаций, журналистика способствует установлению всесторонних связей в обществе, превращению истории человечества во «всемирную историю».

Маркс и Энгельс ставили перед журналистикой задачи, подразделяющиеся по своему характеру на две группы. Первая из них носит в основном информационно-познавательный характер: журналистика, периодическая печать, по их мысли, должны познавать и отражать действительность, общественную жизнь, передавая полученную информацию всему обществу, всем его частям и членам. Но достижение этих целей является лишь предпосылкой осуществления второй группы задач, носящих в основном социально-педагогический характер. Журналистика, считали основоположники марксизма, должна воздействовать, влиять на членов общества, политически воспитывать их. Осуществление этого является непременным условием выполнения главной задачи, стоящей перед журналистикой, — способствовать изменению, преобразованию социальной, политической действительности в целях гармонического развития как всего общества в целом так и каждой его части и каждого индивидуума, являющегося его членом ^[29].

После Маркса наиболее разносторонне идею превращения газеты в средство партийного строительства разработал В. И. Ленин. На исходе девятнадцатого века, сообразуясь с реальными социально-политическими условиями в царской России, где отсутствовали элементарные демократические свободы, писал, что задача социал-демократии — с помощью организации рабочих, пропаганды и агитации между ними превратить их стихийную борьбу против угнетателей в борьбу всего класса. Но для решения такой задачи нужна сплоченность самих социал-демократов. С этой целью необходима партийная газета. При этом Ленин делает важное замечание, которым воедино соединяет теорию и реалии политического облика современной ему России: у рабочих Франции, Германии есть кроме газет немало других возможностей высказаться, у нас же заменой всего этого должна служить — пока не завоевана политическая свобода — революционная газета, без которой невозможна никакая широкая организация всего рабочего движения.

Партийная пресса служит той партии, которой организована и издается, борется с идейными позициями иных политических движений. Вместе с тем, по Ленину, все социал-демократы, вне зависимости от своих идейных разногласий, должны получить возможность обсуждения на страницах такой партийной газеты всех политических вопросов и проблем. Иными словами, партийный орган должен стать общедемократическим, чтобы выдвигались и обсуждались все демократические вопросы, не ограничиваясь одними узкопролетарскими вопросами. «Знамя политической борьбы, поднимаемое русской социал-демократией, может и должно стать общенародным знаменем»^[30].

Вслед за основоположниками марксизма Ленин утверждает газету в качестве основы, на которой может быть создана политическая организация (партия). Исходным пунктом деятельности, первым практическим шагом к созданию желаемой организации, писал он в статье «С чего начать?», наконец, основной нитью, держась которой, мы могли бы неуклонно развивать, углублять и расширять эту организацию, — должна быть постановка общерусской политической газеты. Так будет построена партия. На этой основе Ленин проводит сближение двух профессий — газетчика и революционера.

Сказанное несет в себе понимание, почему актуальны теоретические положения о прессе, высказанные более века назад В. И. Лениным. Сегодня снова актуальна примененная 100 лет назад методология.

• 1. Свои идеи В. И. Ленин высказывает конкретно, а не в расчете на все времена. И о газете — революционно-демократической — тоже конкретно, для текущего момента, когда решительно противопоставил ее военным действиям в любой их форме: «должна быть постановка общерусской политической газеты». Следовательно, и сама газета увязана со своим временем не менее, чем экстремальные формы политической борьбы. Вчера — газета, сегодня — телевидение, Интернет, а завтра?..
• 2. Сто лет назад были сформулированы представления о норме взаимодействия двух типов журналистов с аудиторией: у одного — глубина анализа, пригодного для дальнейших размышлений думающего чи

тателя; у другого — убежденность в его недоразвитости ^[31]. И сегодня водораздел все тот же, хотя и подчас маскируемый.

• 3. Век назад среди закономерностей воздействия журналистики на социальную реальность, естественно, во фразеологии эпохи, очерчивался путь от работы газетчика к работе профессионального революционера. Сегодня говорится об эффективности журналистской деятельности, изменяющей политическое сознание и поведение людей.
• 4. Среди теоретических опор понимания функционирования современных массмедиа важнейшее место должен занять выведенный в начале прошлого века закон деятельности политической прессы в классовом обществе: «политическая газета есть одно из основных условий для участия любого класса современного общества в политической жизни страны вообще, а в частности и для участия в избирательной кампании».

Итак, в трудах марксистов впервые, наряду с журналистикой, углубленно рассматриваются вопросы функционирования газеты — и как носителя журналистских текстов, и как организационной структуры, находящейся в чьей-либо собственности.

Естественно, были и другие, принципиально отличные от марксизма, подходы к анализу массмедиа, нашедшие свое выражение в рассмотрении социально-психологических и социокультурных аспектов деятельности прессы, значения ее функционирования в условиях рынка.

Так, идею собственности на средства распространения массовой информации по-своему затрагивал немецкий социолог Макс Вебер. Более того, он первым среди ученых в 1910 году предложил новое направление исследований — социологию прессы, ставшее одним из предшественников современной социологии журналистики.

В контексте своей методологии познания общества М. Вебер полагал, что социология прессы должна стать предметом специального научного исследования. В то же время для осуществления социологических исследований прессы требуются не только значительные материальные средства, но и кооперация усилий разнообразных специалистов в области прессы, многочисленных теоретиков прессы и практиков, работающих в этой сфере. Вебер

наметил широкую программу изучения печати на основе статистических материалов. К сожалению, программа так и осталась нереализованной.

Не имеет смысла лишний раз говорить об огромном влиянии и предельной важности прессы, отмечал Вебер. Влияние прессы с течением времени возрастает. В середине XVIII в. английский парламент заставил журналистов приносить, стоя на коленях, извинения за то, что они, вопреки существовавшим тогда нормам, сообщили подробности состоявшихся на его сессии дебатов. Сегодня одна только угроза, что пресса не напечатает речей членов парламента, повергла бы на колени уже депутатов. Веберу было ясно, что идея парламентаризма, равно как и позиция прессы, претерпела изменения.

Отношение газеты к тем или иным политическим партиям, ее отношение к деловому миру и к многочисленным группам и интересам, которые влияют на общественность и которые испытывают влияние с ее стороны, — все это представляет собой обширную сферу для работы социологов. Социологический подход к прессе требует понимать, что пресса сегодня — это неизбежно капиталистическое предприятие^[32].

Вебер полагал, что, по сравнению с любым другим бизнесом, пресса занимает уникальную позицию. Она имеет два совершенно различных типа «покупателей». Один тип включает в себя покупателей газет, которые, в свою очередь, или подписчики, или те, кто покупает отдельные номера газет. Другой тип покупателей — рекламодатели. И мы должны спросить себя:

какое значение имеет капиталистическое развитие в газетном бизнесе для позиции прессы в целом и ее роли в процессе формирования общественного мнения? Далее, кто пишет для газеты и что пишет; надо спросить, как пресса добывает материалы; наконец, каково влияние конечного продукта на публику? Следовательно, прессу необходимо изучать для того, чтобы понять, какой вклад она вносит в формирование современного человека, какое влияние оказывает на культурные ценности, какие здесь происходят сдвиги, что разрушается и что заново создается из убеждений и надежд масс.

Где материал для начала такого рода исследований? Этот материал — сами газеты. В исследовании обязательно должна быть затронута реклама, пропорции между нею и редакционными статьями, между редакционными статьями и новостями, между тем, что обычно попадает в новости, и тем, что не публикуется. От количественного анализа необходимо перейти к качественному: исследовать стилистику газеты, особенности, которые присущи обсуждению одних и тех же проблем на страницах газет и вне их.

Макс Вебер в своих предложениях систематизированного анализа прессы опередил время. Но уже вскоре, спустя всего лишь какое-то десятилетие, его идеи оказались актуальными — настолько радикально изменилась ситуация в тогдашней медийной сфере. Новые тенденции в развитии журналистики, монополизация и конкуренция меняли отношения внутри газетно-журнального мира. Формирование рынка периодических изданий в Великобритании и США привело к ожесточенной «газетной войне» — от уровня тиражей массовых изданий зависела щедрость рекламодателя. В связи с этим и коммерческие, и политические интересы диктовали необходимость более серьезного осмысления вопросов, связанных с деятельностью печати. Так, в США к ставшим традиционным опросам, проводимых газетами в ходе выборных кампаний, в ЗО-е гг. XX века добавляются обследования аудитории. Изучение вопросов эффективности рекламы в СМИ повлекло за собой расширение конкретных социологических исследований. Один из первых опросов общественного мнения был проведен во Франции в 1937 г. В те же 30-е гг. начала изучать свою аудиторию Британская радиовещательная корпорация Би-би-си.

Первыми настоящими теориями, в центре внимания которых оказались массмедиа, были теории пропаганды, — пишет Г. П. Бакулев, — с их анализом содержания медиа и размышлениями об их влиянии, помогающими понять и объяснить, как с помощью информации убедить, даже заставить тысячи и миллионы людей воспринять самые экстремальные точки зрения. И далее Бакулев цитирует американских специалистов в области массовой коммуникации М. L. De Fleur и S. J. Ball-Rokeach: «Все эти пропагандистские усилия базировались на одной простой теории массовой коммуникации, которая соответствовала представлению о массовом обществе. Согласно ей, массмедиа способны донести до каждого хитроумно составленные стимулы, которые одинаково воспримут все люди, и реакция на них тоже будет более или менее одинаковой». Считалось, что медиа способны формировать общественное мнение и склонить массы к любой точке зрения, угодной коммуникатору^[33]. Однако исследования в этой области развеяли упрощенное понимание коммуникации в обществе.

Конечно, аналитики знали, что коммуникацию приводит в действие различие между коммуникатором и получателем информации, что порождаемое сообщение должно обрести некую форму и найти своего носителя, иначе не будет ни доставлено реципиенту, ни прочтено им — не состоится акт коммуникации. Но какое именно воздействие один участник коммуникации оказывает на другого и в чем оно выражается, было не вполне понятно.

В поисках ответов на этот и другие, не менее сложные, вопросы канадский исследователь первой половины XX века М. Маклюэн начал изучать специфику природы и роли средств коммуникаций, в связи с чем сформулировал следующие положения:

• • исторический процесс объясняется коммуникационными «революциями»;
• • современная «электрическая» эпоха определяется как период очередного «коммуникационного взрыва»;
• • за электрическими и электронными массмедиа утверждается роль особой среды, определяющей судьбу современного человека.

При этом историю человечества ученый подразделил на периоды:

• 1) племенное общество;
• 2) тысячелетие фонетического письма;
• 3) типографская «гуттенбергова галактика» — 500 лет печатной техники, возникшей на базе фонетического письма;
• 4) современная «электрическая» цивилизация.

Таким образом, историческую эволюцию социальных общностей Маклюэн сводит к влиянию возникающих средств коммуникаций, главной за

34

слугой которых является увеличение скорости перемещения информации^[34]. Вступая во взаимодействие, средства коммуникации обогащают друг друга. Новое средство никогда не выступает как простое механическое добавление к старому. Сегодня электрические средства передачи информации изменяют облик типографской культуры так же стремительно, как печать меняла культуру средневековую, рукописную и схоластическую. «Ускорение становится тотальным». Утрачивает свое значение пространство, любое место способно стать центром, то есть информация с высокой скоростью идет как от центра к периферии, так и наоборот.

М. Маклюэна можно понять так, что вопрос о генезисе журналистики отпадает сам собой: если история человечества есть история коммуникаций, а ее двигателем становились коммуникационные революции, то возникновение печати было предопределено задолго до ее зарождения. Тогда журналистика, воспользуемся словами самого Маклюэна, представляет собой очередное расширение медиа, как весло расширило возможности руки человека, а одежда — его кожи. Из сказанного вытекает назначение журналистики, прежде всего, в качестве информирующей индивидов и общество инстанции.

Большую дискуссию в свое время вызвало следующее утверждение Маклюэна: «сообщением является само средство». Однако ученый во многом прав — «исследование содержания, передаваемого средствами коммуникаций, никогда не раскроет динамику воздействия этих средств». Иными словами, как в системной теории, где целое всегда больше суммы составляющих его частей, так и в положении Маклюэна — сообщение больше своего содержания за счет средства, по которому сообщение передано. Мы привыкли считать, что человека формируют убеждения. Они окрашивают его жизнь и образуют как бы окна, через которые человек видит действительность. Менее привычна мысль о том, что форма технического окружения также образует своего рода окно — окно для идей, окно с видом на действительность. Новая техника меняет самую раму, а не только заключенную в ней картину.

Несмотря на спорность многих положений теории Маклюэна, за что ее справедливо критиковали многие, нельзя не отметить совершенно замечательные стороны работ канадского теоретика. Так, ученый обнаружил важнейшую черту новых массмедиа — способность вызывать у человека

ощущение массового соучастия и втягивать в свою орбиту абсолютно все явления общественной и культурной жизни. Современные СМИ создают своего рода фокусы, или точки, в которых коллективное сознание и линии коммуникаций всего общества сходятся (так, кинозвезды существуют не как отдельные личности, а как типы или символы коллективного сознания или жизни, переживаемой и воспринимаемой обществом при помощи массмедиа). «Звезды, — несколько ранее написали Макс Хоркхаймер и Теодор Адорно, — представляют собой всего лишь выкройки для охватывающего весь мир производства готового платья и для ножниц юридической и экономической справедливости, при помощи которой отстригаются последние концы ниток»^[35].

Телевидение — самый революционный тип коммуникации, самое вовлекающее средство, которое Маклюэн назвал «застенчивым гигантом». Телевидение — поистине магическое средство, способное, согласно Маклюэну, реформировать всю существующую культуру. Все предыдущие виды техники были частичны и фрагментарны, тогда как нынешняя электронная техника всеобъемлюща. Фактически Маклюэн рассматривает коммуникацию как средство передачи сообщений и символов. Журналистское начало тонет в технологичной среде массмедиа. И общество становится подобием толпы.

На внушении при помощи электронных СМИ построена вся система не только рекламы и массовой культуры, но и политики. Недалеко время автоматического контроля количества и качества информации в мире, считает Маклюэн. Например, можно будет сказать: «На следующей неделе Индонезию следует оставить на 6 часов без радио, иначе произойдет огромное падение внимания к литературе». Или так: «На следующей неделе мы можем дать дополнительную двадцатичасовую телевизионную программу для Южной Африки, дабы охладить племенную температуру, поднятую на прошлой неделе радио». Целые культуры теперь можно было программировать с целью поддержания в них стабильного эмоционального климата...

Сегодня, говоря объективно, это не более чем пример технократического утопизма.

Маклюэн изучает массмедиа с точки зрения экологической как устойчивую среду, хоть и созданную самим человеком, но ставшую условием его

существования — условием, которое в значительной степени определяет весь образ его жизни и мышления. Он впервые поставил вопрос о всеобъемлющем структурном исследовании массмедиа.

С одной стороны, Маклюэн готов предсказывать блага, даруемые человечеству повсеместным распространением телевидения, когда новая взаимосвязь государств способна даже отменить за ненадобностью войны; с другой — видит опасности, таящиеся в массмедиа, которые подчиняют себе человека. Поэтому Маклюэн призывает защищать не отдельные духовные ценности, созданные той или иной культурой, а изучать и защищать все человеческие ценности, поскольку современная техника может привести к полному перерождению человека и его среды. И отныне верит только в человека-художника: «...Чтобы не допустить чрезмерной катастрофы в обществе, художник склонен покинуть башню из слоновой кости, дабы переместиться в башню управления обществом. ...в определении, анализе и понимании жизни форм и структур, созданных электрической технологией, теперь никак не обойтись без художника»³⁸.

В прошлом веке вопросы смысла и назначения журналистики, СМИ, массовой коммуникации в целом волновали многих исследователей. Были сделаны интересные попытки найти новые ответы на давно вставшие перед наукой вопросы. В этом аспекте трудно выделить чью-то теорию как самую главную вершину обществоведческой мысли. На самом деле вершин было несколько.

Так, на исследования в области функционирования средств массовой информации очень сильное влияние оказала теория коммуникативного действия патриарха мировой социологии Ю. Хабермаса. Знаменитый, и последний, представитель Франкфуртской социально-философской школы, он подверг критике такие пороки западного общества, как растущая коммерциализация человеческих отношений, чрезмерная политизация общества, вторжение государства в личную жизнь индивида. Среди пороков — нарастающее значение манипуляций в политической жизни общества, низведение человека до уровня управляемого информационными службами индивида. Пути преодоления этих пороков и недостатков Хабермас усматривает в развитии коммуникативной и дискурсивной демократии, то есть, по его словам, в создании и формировании «свободных от господства коммуникаций», организации свободных и демократических дискуссий по самым различным темам и проблемам, развитии независи

38

Там же. С. 27-57,77.

мого общественного мнения. С точки зрения Хабермаса, коммуникативная демократия — это подлинная демократия^[36]. В этом положении есть немало объективного: чем больше мы конструктивно общаемся, тем выше вероятность наших согласованных действий.

Философско-социологическая концепция Хабермаса развивает традиции, заложенные Т. Адорно. Правда, Адорно и те, кто разделял его взгляды, считали, что манипуляторскую культуру и манипуляцию как таковую создают наука и техника, массовые средства коммуникации и порожденный ими тип мышления, когда СМИ превалируют над журналистикой, то есть в известной мере преувеличивалось значение инструментальных средств культуры. Хабермас пытается преодолеть столь односторонний подход к анализу тех причин, которые порождают тотальную манипуляцию общественным сознанием.

Как считает Хабермас, массмедиа, обращаясь к человеку «в среднем», а не к конкретным личностям, предлагают символы, апеллирующие не к разуму и политическому сознанию реципиентов, а к неосознанным склонностям людей, и способствуют превращению «культурно-резонирующей публичности» в «культурно-потребляющую». Сама монологическая форма коммуникаций, которая находит отражение в сообщениях, агитации, рекламе, развлекательных программах, лишает реципиентов возможности мыслить и обсуждать, ставить вопросы и утверждать свою точку зрения, высказываться «за» и «против» при решении жизненно важных вопросов. Массовая коммуникация преподносит содержание политики в отчужденной форме, в виде «имиджей», в персонифицированном облике, как нечто относящееся к личной, но не гражданской сфере жизни. Хабермас критикует не сами СМИ, а те процессы, которые происходят в сознании индивидов под их влиянием. «Разумная критика публично обсуждаемого положения дел уступает место покорной конформности по отношению к публично представленным личностям или персонификациям». Но причина этого не в инструментализации массовой коммуникации, а в том, что СМИ вынуждены заполнять вакуум, существующий в современном обществе.

Следовательно, необходимо «восстановление свободной от принуждения коммуникации», то есть связи сообщения всех со всеми не под гнетом «идеологии», а на основе языкового общения, не навязываемого никакими иллюзорными авторитетами. При этом все практические вопросы и важные для человека проблемы его «жизненного мира» решаются по

39

средством «дискурса». Нормативная идея «свободной от принуждения коммуникации» — стержень общесоциологической концепции Хабермаса, в которой коммуникация — подлинная сфера развертывания истории человеческого рода. Причиной социальных конфликтов является искажение свободного, спонтанного, не угнетаемого процесса коммуникации, в ходе которого должно достигаться всеобщее согласие и разрешение конфликтов. Искажение коммуникации имеет своей причиной отделение символов от смыслов, а восстановление «свободной от господства коммуникации» достижимо с помощью «критических дискурсов». На этих выводах Хабермас строит модель коммуникативных действий, устанавливающих общественные нормы и стандарты поиска истины сообща.

В нашей стране исследования в области социологии журналистики — под тем или иным обозначением — известны с давних пор. Пальма первенства принадлежит здесь самим журналистам. Так, Н. А. Полевой свое тяготение к энциклопедичности изданий объяснял изменением социального состава читателей, увеличением числа представителей «третьего сословия». В. Г. Белинский, исследуя «Библиотеку для чтения» О. И. Сенков-ского, отмечал, что причина ее успеха — усиление роли провинциального читателя^[37]. Не случайно Г. В. Плеханов назвал Белинского «гениальным социологом». В связи с этим стоит обратить внимание на суждение одного американского автора, что социология — не столько создание ученых-профессионалов, сколько результат деятельности лидеров общественного мнения.

По мнению специалистов, первым отечественным исследованием журналистики, которое приобрело социологические черты, стало предпринятое в 1855-56 гг. Н. А. Добролюбовым изучение журнала эпохи Екатерины II «Собеседник любителей российского слова», когда он впервые в отечественной науке о журналистике составил статистическую «карту», вобравшую в себя сведения о социальном положении, принадлежности к полу, местах проживания писавших в журнал. О рассредоточении по стране авторов писем, напечатанных в журнале, можно было составить зримое

представление^[38]. Социологический подход к изучаемому объекту позволил Добролюбову установить причины успеха и увядания этого журнала.

Первая половина XX века с ее очень кратким промежутком между двумя мировыми войнами была до предела насыщена драматическими социальными коллизиями. Все это бесконечно политизировало социологический портрет реальности. Что не могло обойти и газетно-журнальную практику, к тому же усложненную процессом формирования рынка периодических изданий со всеми его «прелестями». Возникла потребность изучения общественного мнения, аудитории СМИ и пр. А проявиться такого рода потребность могла только через образование и институализацию особого рода научной дисциплины. Так в XX веке проявилась тенденция, обозначившаяся столетием раньше: социология журналистики формировалась как отклик на нужды социальной практики.

В 20-е годы двадцатого столетия наблюдался взлет социологической мысли в Советской России: появились кафедры и отделения социологии в университетах, был учрежден социологический институт. Среди объектов социологического изучения значилась и журналистика. Многие исследования проводились партийными комитетами или по их поручению. В центре внимания — социологическое изучение журналистских кадров. Тому были свои причины. Так, невероятно остро встала проблема «пролетарского кадра» в газете послереволюционного периода, когда литераторы, прошедшие закалку в подпольных изданиях предреволюционной поры, перешли на партийную и государственную работу, а былые профессионалы буржуазных газет или эмигрировали, или не желали сотрудничать с новой печатью.

Можно выделить несколько тенденций развития социологических исследований журналистов в 20-е годы:

• • по содержанию: изучение журналистских кадров шло от самых общих данных о партийности, партийном стаже, социальном происхождении и принадлежности к более сложным профессиональным и даже психологическим характеристикам;
• • по объекту исследования: тенденция показывает первоначальное внимание к руководящим кадрам газет, что было продиктовано необходимостью укрепить их, и «перенос центра тяжести» в дальнейших исследованиях на рядовых журналистов;

• по характеру: исследования начинались с небольших по объему, простых по содержанию анкет, хотя очень важных и актуальных, имеющих большое практическое значение, чтобы затем перейти к обстоятельным серьезным работам, построенным по плану, выполненным со строгостью и точностью.

После известного перерыва в развитии социологии в целом новые конкретные исследования СМИ были продолжены в 60-е годы. Анализировалось общественное мнение. Изучалась деятельность телевидения и радиовещания, центральных и областных газет, их аудитория, журналистские кадры. Появились социологические центры и отделы в Гостелерадио СССР, республиканских комитетах, в редакциях «Комсомольской правды», «Правды», «Известий»... Получили большую известность работы социологов не только Москвы и Ленинграда, но и Кишинева, Тбилиси, Таллина — В. Вилъчека, Н. Бетанели, М. Лауристин и др. В журналистскую практику вторглись данные конкретных социологических исследований, возникла социологическая публицистика. На письменный стол журналиста легли важные для редакционной практики труды Б. Фирсова, Б. Грушина, Ю. Левады, в которых, с одной стороны, обобщался опыт зарубежных специалистов в области социологии массмедиа, с другой, анализировалась работа отечественных СМИ. Выводы ученых предостерегали журналистов от поспешных суждений, ошибок в трактовке общественного мнения. По этому поводу Б. А. Грушин высказался в своей знаменитой книге «Мнения о мире и мир мнений» (вышла в 1967, переиздана в 2011 г.): «Поскольку целью средств массовой коммуникации является сообщение истины, постольку сведения, поступающие к людям с этой стороны, приводят, как правило, к формированию истинного общественного мнения. Однако нередко они заключают в себе ошибки, ложное содержание — тогда ошибочным оказывается и порожденное ими мнение масс»^[39].

Б. А. Грушин — не только философ и методолог социологии, — характеризует ученого его коллега, известный социолог Б. 3. Докторов, — он еще исследователь различных социальных институтов и массовых форм жизнедеятельности общества — массового сознания, общественного мнения, идеологических процессов, функционирования средств массовой информации, политических процессов. Грушин как журналист ввел в советскую, а затем в российскую журналистику и в повседневный мир миллионов людей сам феномен общественного мнения и дал возмож

45

ность населению узнать, что оно думает о событиях общенационального и глобального масштаба. Вспоминая начало 60-х и обозначая цели создания Института общественного мнения «Комсомольской правды» (ИОМ «КП»), первой в СССР профессиональной организации по изучению общественного мнения, Грушин пишет: «Под этим лежал и отчетливо выраженный гражданский интерес, связанный с намерением Института “приучить” общество к изучению общественного мнения как к определенной — политической и информационной норме публичной жизни страны».

Отсчет времени, считает Грушин, следует вести со второй половины 50-х, когда «Комсомолку» возглавлял Алексей Иванович Аджубей (1924-1993), незаурядная личность, выдающийся журналист периода хрущевской «оттепели», при котором газета стала выходить миллионными тиражами. Грушин пришел в редакцию, когда Аджубей уже работал в «Известиях», но в «Комсомолке» сохранялся его стиль, дух: поддерживались новые идеи и открывались новые жанры, проводились дискуссии по вопросам, волновавшим молодежь, публиковались письма реабилитированных, вернувшихся из концлагерей. Грушин отмечает: «Я несколько раз в жизни был в хороших коллективах, так мне повезло, но я никогда не встречал такого тепла, таких дружеских отношений между людьми самых разных возрастов, такой поддержки и полного отсутствия зависти. Многое шло от журналистов, которые пришли с фронта. Они были старше нас и казались просто стариками... Они создали климат честности»^[40].

Под влиянием результатов исследований возникших социологических центров появились первые научные труды, в которых делалась попытка создать более или менее целостную картину социологии журналистики как научной дисциплины. Среди них учебники и пособия «Социология журналистики» (1981) под редакцией Е. П. Прохорова, «Социология средств массовой коммуникации» (1991) под редакцией Ю. П. Буданцева, «Журналистика и социология» (1995) под редакцией И. Д. Фомичевой, «Социология журналистики» (1998 и 2004) под редакцией С. Г. Корконосенко.

К настоящему времени постепенно складываются новые представления о журналистике, связанные, во-первых, с углубленным из

учением мировой наукой этого феномена, во-вторых, с изменением роли журналистики в общественной жизни. Не обошлось без своеобразных научных потрясений. В известной мере возмутителями спокойствия выступили французские социологи, рассмотревшие феномены журналистики и СМИ в контексте политических процессов, в которых огромное символическое значение приобрело так называемое общественное мнение. Французские социологи впервые столкнули между собой журналистику и СМИ.

СМИ являются частью большого политического поля, полагает П. Бурдъе. Это поле сил и поле борьбы, направленной на изменение соотношения этих сил, которое определяет структуру поля в каждый данный момент. Это место, где в конкурентной борьбе между агентами рождается политическая продукция — проблемы, программы, анализы, комментарии, концепции, события, из которых и должны выбирать обычные граждане, низведенные до положения «потребителей»^[41].

Анализируя поле журналистики (и субполе телевидения), П. Бурдъе показывает, пишет А. Черных, что в них действует логика микроскопических отличий: чтобы существовать, надо немножко отличаться, ибо слишком отличаться — значит рисковать. К тому же, по мысли Бурдъе, журналист — это несуществующее абстрактное понятие. Мир журналистов — это мир различий, в котором существуют конфликты, конкуренция, вражда. Поэтому существует во многом бессознательная цензура поля, когда журналист «пропускает» только то, что соответствует его системным, то есть сформированным полем, категориям мышления (о личных категориях речь не идет). И пропускает, в первую очередь, то, что не противоречит, а согласуется с утверждаемым социологами общественным мнением, к идее реальности которого французский ученый относится с большим сомнением. Более того, названием одной из своих работ Бурдъе заявил, что «общественного мнения не существует!». Из фактов изучения отношений людей к каким-то явлениям путем постановки одного и того же вопроса группам индивидов, сформированным по выборочным квотам, общественное мнение вывести нельзя, а можно сфабриковать артефакт. То есть получится что-то вроде «незаконного упражнения» в науке.

Распространившаяся в политике практика опросов общественного мнения, а также зрелищная форма, приобретенная в двадцатом веке уличными

манифестациями, — два феномена, изучение которых помогает увидеть, как изменилось современное политическое пространство. Речь идет о возникновении нового социального пространства, где господствует совокупность действующих лиц — продавцов опросов, политологов, журналистов. Используя современные технологии, эти специалисты придают независимое политическое существование общественному мнению, которое они сами же и фабрикуют. Они создали новый тип мнений, ранее не существовавший, — «мнение для анкеты о мнении». Таким образом, то, что поначалу было в значительной степени техническим артефактом, превратилось в социальную реальность^[42]. Опросы позволяют СМИ выражать свои политические позиции, которые якобы ратифицируются народом. При этом журналисты втягивают оппонентов в игру по своим правилам.

Парадокс в том, что никогда еще участники политической и журналистской деятельности не тратили так много средств на то, чтобы узнать, чего же хочет «народ». И никогда они не знали этого так плохо, как сегодня. Фактически посредством технологии опросов реальный народ заменяется «народом опросов общественного мнения».

Трансформация политического пространства сказалась и на становлении особого способа политического действия — того, что можно назвать «информационной демонстрацией». Демонстрации как акции для СМИ, как действия, которые без них не могли бы состояться. Иначе нельзя быть замеченным на политическом поле, подчеркивает П. Шампань. Вместе с тем участники всей этой политической игры нуждаются друг в друге. Политическая игра — зрелищные демонстрации на информационном поле — в восприятии аудитории СМИ подменяют собой подлинные действия социальных сил.

Специфика телевидения, заставляющая зрителей верить в то, что оно показывает, — порождать в изображении эффект реальности, приводит порой к совершенно неожиданным последствиям политического характера. Сила внушения телевизионных изображений столь высока, что они могут продуцировать мобилизационные (или демобилизационные) эффекты у реальных социальных групп, вызывая страх, ненависть, расизм или ксенофобию в отношении лиц других национальностей. Сутью политической борьбы (на всех уровнях — от бытового до глобального) является способность навязать свои принципы видения мира и, как следствие, разделение

на группы в зависимости от интересов, которые в результате политической мобилизации могут добиться признания, оказывать давление и получить определенные привилегии. В этой борьбе современному телевидению отводится решающая роль. Массовые акции, которые ранее были важны сами по себе, демонстрируя отношение населения к тем или иным проблемам, ныне организуются так, чтобы они могли заинтересовать телевизионщиков и,усиленные эффектом реальности, вызвать наибольший отклик^[43].

Социологический анализ практики опросов общественного мнения, политических теледебатов и уличных демонстраций убеждает: если в чем и достигнут прогресс, так это в растущей изощренности социальных технологий. Их предназначение — убедить народ верить в то, что ему дают возможность высказаться. В производство общественного мнения вовлечены социологи, политологи, маркетологи, имиджмейкеры и, конечно же, журналисты. В особенности телевидение. Так, символическое действие телевидения заключается в привлечении внимания к событиям omnibus. Это факты, которые никого не шокируют, за которыми не стоят сложные проблемы, которые не разделяют на враждующие стороны и вызывают всеобщий консенсус (как пример, хроника происшествий). В основе журналистского выбора — поиск сенсационного и зрелищного, чего-то исключительного, в том числе по сравнению с другими изданиями. На деле конкурентная борьба ведет к единообразию и банальности содержания журналистских текстов. Политическая опасность телевидения в том, что производимый им «эффект реальности» порождает другой эффект — эффект политической (де)мобилизации реальных социальных групп.

На сегодняшний день имеет место фактическая монополия творческих работников СМИ на средства производства широкого распространения информации и на доступ как простых граждан, так и ученых, артистов, писателей к «публичному пространству», отмечал Бурдье. Корреспонденты, редакторы располагают властью над средствами публичного самовыражения и технологиями публичного признания. Телевидение — господствующая модель на всем медийном поле. Его политическую опасность Бурдье усматривал в реальной связи телевидения с цензурой — цензуруется уже сам доступ гражданина на телевидение: сюжет разговора определяется другими, условия коммуникации определяются другими, ограничение времени загоняет речь в рамки, когда маловероятно что-либо сказать.

В отличие от своего французского коллеги, старейшина германской социологии Э. Ноэль-Нойман общественное мнение считала реальным фактом. Правда, наделяла его примечательным отрицательным качеством: общественному мнению присуще нечто такое, что позволяет ему склонить индивида к определенному поведению против его воли^[44].

Названные особенности функционирования телевидения, да и СМИ в целом, — часть политических технологий. Цель политических кампаний, читаем у Ноэль-Нойман, в том, чтобы не дав времени на спокойное обдумывание решения, так подстегнуть общественное мнение, чтобы возбуждение не спадало до тех пор, пока цель не будет достигнута и желаемое урегулирование не будет легализовано, пока оно не станет обязательной для исполнения нормой. П. Шампань и П. Бурдье полагают несколько иначе. Для них политические технологии — сложный синтез усилий политиков, журналистов, социологов, политологов и т.д. — наиболее явственно дают знать о себе в том, что, например, с помощью телевидения можно подготовить какую-нибудь небольшую, но зрелищную акцию с музыкой, переодеваниями, которая на экране произведет тот же эффект, что и демонстрация в 50000 человек.

Политические технологии порождают конформистов. Это особая среда — агрессивная по отношению к инакомыслящим, формирующая в социуме ту самую «спираль молчания», о которой пишет Э. Ноэль-Нойман. Исследовательница подтверждает: то, о чем не сообщают СМИ, для большинства людей не существует. Тому виной стереотипы, и вообще — общественное мнение существует лишь с помощью стереотипов, которые и дают толчок процессам конформизма. И если помнить, что СМИ определяют повестку дня, то индивид перед ними бессилен. СМИ — нечто вроде позорного столба, и прикованный к нему человек не может себя защитить. Не может защититься не только от тех идей, которые несут к нему СМИ, не только от стереотипного отношения к действительности его окружающих, но даже от самого себя, потому что в сознание индивида уже вложен «отчеканенный» СМИ стереотип. Так зарождается и бесперебойно действует механизм конформизма — далеко не безобидное, а даже агрессивное состояние общественного мнения.

Для П. Бурдье и Э. Ноэль-Нойман современная журналистика выступает порождением постиндустриальной эпохи, которой характерна утрата смыслов вещей, обретенных ими в предшествующие столетия. Нечто подобное произошло с журналистикой, которую поглотили СМИ. Отныне социальное предназначение журналиста полностью сливается с социальной ролью творческого работника СМИ: таковы правила новой информационной реальности. Взамен факта в центре внимания общества рубежа XX-XXI веков оказывается отображение факта; информационная демонстрация политического действия заменила само действие. И уже не всегда достоверно известно, можно ли за отображением в СМИ обнаружить отображаемый факт.

За десятилетия по этой проблеме накопилось преизрядное число научных трудов, начиная с американских исследователей (в этом плане Д. Борстин был особенно ярок), которые еще в 60-70-е гг. прошлого столетия максимум своего внимания уделили так называемому «сенсационному» методу создания журналистских произведений. По их мнению, технологические новации стали причиной качественных преобразований в функционировании СМИ. Скорость передачи информации повлекла за собой определенное снижение ее аналитического уровня и степени достоверности^[45]. М. Маклюэн подвел аналитиков к постановке вопроса о качестве содержания, передаваемого с повышенными скоростями по каналам современных коммуникаций. По Ж. Бодрийяру, телезрители могут, конечно, смотреть последние известия, предполагая, что за увиденным ими кроется реальность: «то, что происходит в мире». Но последние известия — только версия событий, представленная с учетом контактов журналистов, доступности ньюсмейкеров, моральных ценностей, политических предпочтений тех же журналистов. Для Бодрийяра «действительность» начинается и кончается знаками на экране телевизора , который является наглядным воплощением того, как технологии и «хищные вещи века» запросто вошли в жилища людей и остались в них, думается, навсегда.

Оглядываясь в недавнее прошлое, замечаешь, что сегодня идеи Бодрийяра, Борстина, Маклюэна можно считать подготовительными по от-

ношению к сказанному позднее другими аналитиками, для которых воедино сплелись три технологических фактора — количественный рост и повсеместное распространение СМИ, появление и экспансия Интернет, наращивание скорости и объемов передаваемой информации. Взрывообразный рост медийной сферы подорвал веру общества Нового времени в истину и реальность, считает итальянский философ Джанни Ваттимо и указывает, что...

...благодаря экспансии СМИ доступ к ним получили самые разные группы, регионы и страны, поэтому для всей этой аудитории не может быть одной реальности и одних перспектив, они неизбежно придерживаются разных взглядов на проблемы и события. «К микрофону сейчас прорвались меньшинства всех видов», пишет Ваттимо, и посредством его они принялись распространять такое многообразие взглядов, которое неизбежно должно было привести к коллапсу единой для всех «правды». Собственно, это и является условием свободы, говорит Ваттимо, вера в реальность и связанные с ней методы убеждения («нужно поступать именно так, потому что это правильно») утратили свою убедительность. Как можно теперь верить в единую для всех реальность, если ежедневно СМИ обрушивают на вас такое огромное число различных интерпретаций фактов и совершенно по-разному определяют круг событий, о которых вообще стоит думать?.. Здесь Ваттимо приходит почти к тем же выводам, что и Ж. Бодрийяр. Многообразие знаков парадоксальным образом подрывает способность знаков что-либо значить, и люди расходятся после пышного спектакля, не разобравшись в его смысле, но свободные от необходимости искать истину.

По мнению американского исследователя Марка Постера, современную эпоху следует обозначить как этап электронного обмена сообщениями, когда знаки только симулируют, подделывают действительность и — что самое важное — теряют свой репрезентирующий характер ⁵⁹.

Таким образом, налицо увеличение скорости передаваемой информации по медийным каналам, расширение ее доступности. Но эти экстенсивные факторы в соединении со снижением глубины осмысления информации в журналистских произведениях приобрели иное прочтение — способен ли наш современник за передаваемыми по каналам массовой коммуникации знаками разглядеть адекватное реальности содержание? Можно полагать, что исчез, или потерял свое значение, плюрализм мнений как характеристика демократического общества, поскольку плю рализм имеет какой-либо смысл до тех пор, пока индивид способен своим сознанием охватить спектр возможных представлений по интересующей его проблематике. Когда же истин столько, сколько мест их возникновения, сколько источников информации, тогда обессмысливается само представление об истине.

Однако не следует воспринимать информационную действительность столь однолинейно. Критикуя воззрения постмодернистов, Ф. Уэбстер обоснованно замечает:

...вероятно, мы никогда не постигнем истину во всей ее полноте, но мы можем приближаться к ней, формулируя ее более четко, опираясь на более полную аргументацию, более достоверную фактическую базу, более строгое знание и более надежные методологические принципы. Если отказаться от такого подхода, то «правду» религиозного фанатика придется рассматривать наравне с результатами, полученными бесстрастным исследователем. ...Новости все-таки отражают события, это отражение может быть искаженной картиной того, что реально произошло, но об этих искажениях мы можем судить, с одной стороны, сопоставляя альтернативные новостные программы, показывающие одни и те же события и комментирующие одни и те же факты, с другой — учитывая, что все корреспонденты каждый на свой лад реагируют на одну и ту же эмпирическую реальность. Отказавшись от предположения, что реальность существует, мы не могли бы утверждать, хотя бы с какой-то степенью уверенности, что один репортаж отражает ее точнее, правдивее, чем другой...⁶⁰

В этих неоднозначных условиях, именуемых наступлением информационной эпохи, дискуссии о свободе журналистского творчества и объективности журналистских произведений, свободе функционирования СМИ неизбежно приобретают дополнительные аспекты. Да, по-прежнему целесообразно и продуктивно вести разговор о политических свободах без отрыва от экономической их составляющей, вне контекста которой, не раз доказано, понимание политической свободы прессы становится невразумительным. Но сегодня и этого, классического, подхода мало, потому что важнейшие характеристики информационной эпохи — скорость и объемы передаваемой информации, всеобщий доступ к ее приемникам и некоторым видам передатчиков — одновременно становятся характеристиками как среды обитания человечества, так и условий деятельности СМИ. Практически, на одном уровне с экономикой и политикой новая

60

Там же. С. 351.

среда функционирования журналистики приобретает значение решающего фактора влияния на свободу журналистского творчества и свободу печати. Назовем его фактором информационной эпохи.

Как условились, в завершение каждого Рассуждения ряд вопросов проблемного характера для расширения круга обсуждаемых вопросов. Здесь они о вечной своевременности обращения к страницам далекой и недавней истории...

• 1. В какой мере произошедшие с момента зарождения прессы кардинальные перемены социокультурного облика мира повлияли на развитие института журналистики?
• 2. В каком направлении развивались на протяжении веков идеи свободы слова и свободы печати? В чем отличие современного понимания этих свобод от представлений философов-просветителей?
• 3. Как следует трактовать актуальность материалистического анализа прессы? Возможно ли сегодня говорить о СМИ как коллективном организаторе социума?
• 4. Почему ряд ученых второй половины XX века рассматривали деятельность журналистов в качестве элемента механизма манипуляций общественным сознанием?

Журналистика и СМИ

• [1] Леонов Л. Похвала жанру // Наука и журналист. М., 1970. С. 109. 2 Свитич Л. Г Профессия: журналист. М., 2003. С. 25.
• [2] Фромм Э. Бегство от свободы / Пер. с англ. М., 2007. С. 207.
• [3] Характерно, что философы, политологи, социологи как объект изучения традиционно рассматривали печать, прессу, телевидение, но никак не журналистику, а если она все же встречается в их работах, то исключительно в качестве синонима СМИ.
• [4] Социологические исследования в 1989 г. // День радио (справочный материал) / Гостелерадио СССР. Центр изучения общественного мнения. М.: Искусство, 1990. С. 53-58.
• [5] Тощенко Ж. Т. Социология. Общий курс: Учеб, пособие. М., 1994. С. 27.
• [6] Виноградова С. М. Возникновение и пути развития социологического знания о журналистике И Социология журналистики: Учеб, пособие / Под ред. С. Г. Корко-носенко. М., 2004. С. 20-26. 2 Корконосенко С. Г. Политология журналистики как научная и учебная дисциплина // Журналистика в мире политики: Исследовательские подходы и практика участия / Ред.-сост. С. Г. Корконосенко. СПб., 2004. С. 25.
• [7] Прохоров Е. П. Введение в теорию журналистики: Учебник /7-е изд., испр. и доп. М., 2007. С. 8.
• [8] Фомичева И. Д. Социология СМИ: Учеб, пособие. М., 2007. С. 30. 2 Социология журналистики: Учеб, пособие / Под ред. С. Г. Корконосенко. М„ 2004. С. 84.
• [9] Корконосенко С. Г. Теория журналистики: моделирование и применение: Учеб, пособие. М., 2010. С. 57. 2 Там же. С. 49.
• [10] Адорно Т. Избранное: Социология музыки / Пер. с нем. М., СПб., 1998. С. 11.
• [11] См.: Философский словарь / Под ред. И. Т. Фролова. М., 2001. С. 209. 2 См.: Курдибановский О. В. Сущность журналистики и гуманистические ценности общества // Журналистика в мире политики: Гуманистическое измерение: Мат-лы секционного заседания конференции «Дни Петербургской философии-2006» / Ред.-сост. С. Г. Корконосенко. СПб., 2007. С. 5. 3 Энциклопедический социологический словарь / Общая ред. Г. В. Осипова. М., 1995. С. 227.
• [12] Тощенко Ж. Т. Кентавр-проблема как воплощение парадоксального развития российского общества [Электронный ресурс]// Тощенко Жан Терентьевич: персональный сайт. — http://toschenko.rU/publication/3/.
• [13] Науменко Т. В. Функция журналистики и функция СМИ // Gredo. 2000. №2.
• [14] Прохоров Е. П. Введение в теорию журналистики. С. 57-86. 2 Фомичева И. Д. Социология СМИ: Учеб, пособие. С. 42-116. 3 Бертран К. Ж. Кибержурналистика И Среда. 2004. № 3. С. 23. 4 См.: Брайант Дж., Томпсон С. Основы воздействия СМИ / Пер. с англ. М.-СПб.-Киев, 2004. С. 148.
• [15] Ленин В. И. С чего начать? // Поли. собр. соч. Т. 5. С. 9-13.
• [16] Ясперс К. Философская вера // К. Ясперс. Смысл и назначение истории / Пер. с нем. М., 1994. С. 442,508. 2 Бурдье П. О телевидении и журналистике / Пер. с фр. М., 2002. С. 44. 3 Там же. С. 45.
• [17] Бакулев Г. П. Массовая коммуникация. Западные теории и концепции: Учеб, пособие. М., 2010. С. 14.
• [18] См.: Кастелъс М. Информационная эпоха: экономика, общество и культура / Пер. с англ. М., 2000. С. 31.
• [19] Ученова В. В. У истоков публицистики. М„ 1989. С. 11.
• [20] Мильтон Д. О свободе печати: Речь к английскому парламенту (Ареопаги-тика) / Пер. с англ. // История печати: Антология / Сост., коммент. Я. Н. Засурского, Е. Л. Вартановой. М„ 2001. С. 20-64. 2 Гоббс Т. Левиафан, или Материя, форма и власть государства церковного и гражданского / Пер. с англ. М., 2001. С. 222,225. 3 Там же. С. 123-124.
• [21] Свитич Л. Г. Профессия: журналист: Учеб, пособие. М., 2003. С. 17.
• [22] Станъко А. И. Становление теоретических знаний о периодической печати в России (XVIII в. — 60-е годы XIX в.): Автореф. дис. на соиск. учен, степени д-ра филолог, наук. Л., 1986. С. 18. 2 Маркс К. Оправдание мозельского корреспондента // К. Маркс, Ф. Энгельс. Соч.Т. 1.С. 206.
• [23] Сен-Симон А. Катехизис промышленников // А. Сен-Симон. Избр. соч. М.-Л„ 1948. Т.П. С. 163.
• [24] Гегель Г. В. Философия права // Г. В. Гегель. Соч. М., 1934. Т. VII. С. 336. 2 Тамже. С. 336. 3 Бережной А. Ф. К. Маркс и Ф. Энгельс — журналисты. М., 1983. С. 34. 4 Маркс К. Дебаты шестого рейнского ландтага (статья первая). Дебаты о свободе печати и об опубликовании протоколов сословного собрания // К. Маркс, Ф. Энгельс. Соч. Т. 1. С. 43,65.
• [25] Маркс К. Оправдание мозельского корреспондента. С. 206. 2 Тамже. С. 193.
• [26] Эту особенность мировоззрения французского мыслителя акцентировал политолог — наш современник — в газетной статье на актуальную для нынешней России политическую тему: «...лет сто пятьдесят назад один славный французский аристократ, чьи предки потеряли состояние во время Французской революции, задался вопросом: что лучше — аристократия или демократия? И ответил: “Я не люблю аристократию — это господство меньшинства над большинством. Я не люблю демократию — это господство большинства над меньшинством. Я люблю свободу — и это единственное, что я люблю по-настоящему”». См.: Островский Валерий. Наган, чистоган и российская демократия // СПб. ведомости. 2012.15 февр. 2 Токвиль А. де. Демократия в Америке / Пер. с фр. М., 1992. С. 381,150,151.
• [27] Гуревич С. М. К. Маркс и Ф. Энгельс — основоположники теории коммунистической журналистики. М., 1973. С. 15. 2 Маркс К., Энгельс Ф. Немецкая идеология И К. Маркс, Ф. Энгельс. Соч. Т. 3.
• [28] Энгельс Ф. Коммунисты и Карл Гейнцен. Статья первая // К. Маркс, Ф. Энгельс. Соч. Т. 4. С. 271. 2 Гуревич С. М. Указ. соч. С. 16.
• [29] Там же. С. 49-50. 2 Ленин В. И. Письмо к редакторской группе. Наша программа. Наша ближайшая задача. Насущный вопрос (Статьи для «Рабочей газеты») // В. И. Ленин. Поли, собр. соч.Т.4.С. 188,191,192.
• [30] Ленин В. И. Проект заявления редакции «Искры» и «Зари» // В. И. Ленин. Поли. собр. соч. Т. 4. С. 331,332. 2 Ленин В. И. С чего начать? И В. И. Ленин. Поли. собр. соч. Т. 5. С. 9. 3 Ленин В. И. Что делать? И В. И. Ленин. Поли. собр. соч. Т. 6. С. 163,171. 4 Ленин В. И. С чего начать? // В. И. Ленин. Поли. собр. соч. Т. 5. С. 9.
• [31] Ленин В. И. О журнале «Свобода» // В. И. Ленин. Поли. собр. соч. Т. 5. С. 358. 2 Ленин В. И. Что делать? С. 171. 3 Ленин В. И. Итоги полугодовой работы И В. И. Ленин. Поли. собр. соч. Т. 21. С. 434.
• [32] Другой пример: в завершение одного скандала, связанного с несогласием редакционного коллектива с назначением ему собственником издания нового главного редактора, в передаче «Времена» (15.04.2001) прозвучало выступление юриста, который заявил, что конфликт порожден столкновением двух законов РФ — о СМИ и об акционерных обществах. Согласно первому коллектив редакции СМИ имеет право избирать себе главного редактора. Закон об акционерных обществах устанавливает иную норму — назначение на пост главного редактора есть прерогатива хозяина СМИ. Поэтому законодатель пересматривает данные правовые установления в пользу господствующего капиталистического принципа в обществе, перенеся его на практику СМИ.
• [33] Бакулев Г. П. Указ. соч. С. 36-37.
• [34] Маклюэн М. Понимание медиа: Внешние расширения человека / Пер. с англ. М.,2007. С. 6.
• [35] Хоркхаймер М., Адорно Т. Диалектика просвещения. Философские фрагменты / Пер. с нем. М.-СПб., 1997. С. 287. 2 Маклюэн М. Указ. соч. С. 9-26,352.
• [36] Философский словарь / Под ред. И. Т. Фролова. М., 2001. С. 638.
• [37] Станъко А. И. Указ. соч. С. 22,24. 2 См.: Кукушкина Е. И. Русская социология XIX - начала XX века. М., 1993. С. 7. 3 См.: Таловое В. П. У истоков социолого-журналистских исследований в России // Вестник Моск, ун-та. Сер. 10, Журналистика. 1993. № 5. С. 27.
• [38] Там же. С. 27. 2 Свитич Л. Г. Журналисты двадцатых годов: (Из истории социологических исследований) И Вестник Моск, ун-та. Сер. 10, Журналистика. 1973. № 6. С. 42-43.
• [39] Грушин Б. А. Мнения о мире и мир мнений. М., 2011. С. 234.
• [40] Докторов Б. Б. А. Грушин. Четыре десятилетия изучения российского общественного мнения И Телескоп: наблюдения за повседневной жизнью петербуржцев. М., 2004. №4.
• [41] Бурдъе П. Социология политики / Пер. с франц. М„ 1993. С. 181-182. 2 Черных А. Мир современных медиа. М., 2007. С. 282. 3 Бурдъе П. О телевидении и журналистике / Пер. с фр. М., 2002. С. 36-37.
• [42] :>0 Шампань П. Делать мнение: новая политическая игра / Пер. с фр. М„ 1997. С. 17-18.
• [43] Черных А. Указ. соч. С. 283. 2 Бурдье П. О телевидении и журналистике. С. 30. 3 Бурдье П. Там же. С. 27.
• [44] Ноэль-Нойман Э. Общественное мнение: Открытие спирали молчания / Пер. с нем. М., 1996. С. 100. 2 Ноэль-Нойман Э. Указ. соч. С. 211-214,218-221.
• [45] 36 Борстин Д. От сбора новостей к производству новостей: поток псевдособытий / Пер. с англ. // Массовые коммуникации. Реф. сб. М.: ИНИОН, 1974. Вып. 4. С. 147-154. 2 Маклюэн М. Указ. соч. С. 103. 3 См.: Уэбстер Ф. Теории информационного общества / Пер. с англ. М., 2004. С.335-336.